Там всем распоряжалась горластая монахиня-повариха матушка Друида. Хэйл по прозвищу Дед, не разгибаясь, колол дрова; послушницы вёдрами носили воду из монастырского колодца, резали гусей и цыплят, обливали их кипятком, потом общипывали и потрошили тушки. В огромной кухонной печи задиристо гудело пламя. В пузатых горшочках булькала густая похлёбка из гусятины, заправленная пшеничными клёцками; рагу из птицы тушилось с лесными орехами и грибами; к пышному пирогу с цыплёнком готовился наваристый золотистый соус из молотой корицы, заморского имбиря, шафрана и изюма. На столе были расставлены блюда с холодной закуской — маринованная рыба, солёные грибы, овощи с монастырского огорода.
Матушка настоятельница, в своей шёлковой чёрной одежде похожая на круглого майского жука, перекатывалась по коридорам, грозно постукивая тростью и покрикивая на монахинь и послушниц, которые, как ей казалось, слонялись без дела.
В полдень к обеду, устроенному настоятельницей в честь посланника фризского короля, начали собираться также другие гости. Вслед за отцом Мэтью, настоятелем соседнего мужского монастыря, явились три купца и ещё два землевладельца из местных. Эти двое, несомненно, были хорошо известны матушке настоятельнице, ибо она их всё время подчёркнуто выделяла, заискивала перед ними: вальвассоры, мелкие держатели земельных угодий, давно и преданно покровительствовали Обители Разбитых Судеб.
Во время трапезы один из них, толстячок с красным в синих прожилках лицом, громко хлебал из глубокой миски. Наконец, не выдержав, он обратился к настоятельнице:
— Никогда не едал такой вкусной похлёбки, с такими чудесными белыми клёцками! У вас, матушка настоятельница, кухарка — золотые руки. Не уступите ли её мне за достойную цену?
— Что вы такое говорите, мессир Мориньяк?! Как можно? — возмутилась настоятельница. — Сестра Друида монахиня, а не крепостная, и её дом здесь, в моём монастыре!
Мориньяк пожал плечами, хмыкнул и с вожделением протянул пухлые руки к фаршированным мясом капустным листам под луковым соусом.
Гости ничего не обходили — ни закусок, ни рагу, ни пирогов. Непрерывно работали челюстями, чавкали, отрыгивали, икали. Для спутников князя Гримберта некоторые блюда были в диковинку, и они смаковали их, не стесняясь шумно облизывать пальцы и подбирать упавшие на скатерть крошки.
К середине трапезы на столе появился громадный кувшин с красным вином.
— С нашего, с монастырского, виноградника, — прогудела настоятельница, с довольным видом поднимая серебряный кубок.
— За князя Гримберта! — тут же кукарекнул один из купцов, старик с длинной тощей шеей и лукавым взглядом, наливая себе. Остальные дружно подхватили его тост: все они понимали важность прибытия в их края столь высокого гостя — посланника короля Фризии, их сюзерена.
Сам князь Гримберт, с удовольствием принявший приглашение настоятельницы отдохнуть и подкрепиться перед дорогой, восседал во главе стола. Осушив свой кубок, Гримберт воскликнул:
— Пейте, друзья! Наполняйте свои кубки! Выпьем за успех нашего дела и за будущих правителей Фризии!
Этот тост также был встречен одобрительными возгласами. О том, кого князь назвал будущими правителями Фризии, гости настоятельницы даже не догадывались, но прямо спросить об этом постеснялись, дабы не попасть впросак.
Неожиданно в трапезную, где пол в этот день был устлан коврами, вбежала старшая монахиня Катрин и, приблизившись к настоятельнице, что-то быстро зашептала ей на ухо. На лице настоятельницы отразился испуг. Поднявшись из-за стола и глядя на князя выпученными, как у рака, глазами, она заревела густым басом:
— Горе мне, горе! В мою мирную обитель ворвались вооружённые люди, захватили монастырь!.. Сюда идут!
Гримберт тотчас сорвался со своего места, подскочил к стрельчатому окну, вгляделся в рыцарей, заполонивших широкий монастырский двор. Чужаки не скрывали своего прибытия, вели себя вольно и шумно — как дома. Их громкие грубые голоса, звон стремян, бряцание оружия заглушали весёлое мирное чирикание воробьёв, крики стрижей. Когда через двор испуганно промелькнули две монашки, им вслед покатились сальные шутки и разнузданный хохот. У князя на миг захватило дух: он увидел изображение клыкастого чёрного вепря на зелёных, подбитых мехом плащах рыцарей, и, догадавшись, зачем они приехали, не на шутку встревожился.
— Нужно не мешкая уходить отсюда, — сказал Гримберт своим спутникам, которые, как мухи, облепили окно, чтобы поглазеть на нечаянных гостей. — Мы не устоим против них: их больше в три раза, и дело кончится тем, что ни один из нас не выйдет из этого монастыря живым.
Все признали правоту его слов. Оставалось только забрать внучку короля Альбуена и придумать, как незаметно ускользнуть из здания монастыря.
— Я послала свою помощницу найти и привести сестру… хм, мадемуазель Ирис, — доверительно сказала Гримберту настоятельница. И, указав на монахиню, дожидавшуюся её распоряжений, прибавила: — Сестра Катрин отведёт вас к ризнице: там есть потайной ход, по которому вы сможете уйти за монастырскую ограду.
Гертруда, посланная настоятельницей за Ирис, всё не возвращалась, а из длинного каменного коридора уже доносился гул и топот вооружённых людей.
— Они приближаются! — крикнул один из спутников Гримберта. — Князь, мы должны подумать о своём спасении.
— Да, придётся уйти без внучки Альбуена, — угрюмо отозвался Гримберт. — Послушайте, матушка! К вам явился Чёрный Вепрь, тревский маркиз Гундахар, и, насколько я помню, шутить этот человек не любит. Будьте осторожны в разговоре с ним и спрячьте от него Ирис, скажите, что её уже увезли из монастыря домой люди короля Альбуена. Если всё обойдётся, то, клянусь, что не успокоюсь до тех пор, пока не выполню всего того, о чём мы с вами договорились!..
А в это время Ирис, ни о чём не подозревая, сидела в библиотеке со старицей Бертой. Девушка пришла проститься с матушкой наставницей не только из уважения к её мудрости: она была благодарна Берте за то, что та сумела в душной монастырской обстановке привить ей любовь к знаниям, что всегда была готова удовлетворить её любопытство и старалась на все её вопросы дать по возможности убедительные ответы.
Старица давала Ирис последние наставления; слёзы дрожали в её голосе, слёзы текли по её жёлтым щекам. Несмотря на свою внешнюю суровость, Берта искренне привязалась к девушке, которая казалась ей воплощением доброты и незамутнённой озлобленностью душевной чистоты.
— Не забывай читать перед сном и поутру благодарственные молитвы. Помни: даже за стенами монастырской обители я по-прежнему отвечаю за твою душу перед священной триадой и перед духами-предками. В миру много соблазнов, и лишь вера в целомудренное божественное начало помогает устоять против них. Не слишком зачитывайся теми книжками, в которых наивные девушки влюбляются в безупречных рыцарей: в них суета и грешное томление… Погоди, моя пташка, погоди-ка. А что это за книжечка у твоего высочества?
Ирис подала наставнице толстую книгу, которую держала подмышкой.
На истрёпанном пергаментном переплёте монахиня
