за другим, почти не поворачивая голову, я обещаю себе не оглядываться, даже если услышу сзади крики, угрозы, рев или проклятия подземцев.
Я ищу самые узкие лазы, самый опасные ступени, но обязательно – спуски. Ниже. Ниже.
Я должен бежать вглубь. Я должен забыть путь, который оставляю позади. Я без страха смотрю на свои отражения в напившихся крови, успокоившихся, померкших и ставших почти зеркальными кристаллах.
Я Монстр. Здесь, в этой темноте, мне не страшно. И я знаю тех единственных, кто сможет мне помочь. Спасти тех, ради кого я долгие годы оставался человеком.
Рикус пытается поднять меня – и одновременно отбивает удары Илфокиона, снова схватившего меч. Получается плохо: я качаюсь, как пьяная, вишу мертвым грузом, а моя мать в ярости. Она видит физальца. Физальца, посмевшего влезть. Она его не пощадит.
– Почему я не вырезала вас всех! – шипит она, наступая, и от мелькания ее клинка у меня рябит в глазах. – Почему не сожгла?
– Да что за… – Рикусу сложно защищать нас двоих. Я пытаюсь сфокусировать взгляд, поднять руку, помочь, но пляшущий меч в любой момент готов отрубить мне пальцы. – Почему он говорит о себе как о…
Клинок метит в меня – и я, отпустив Рикуса, потеряв опору, опять падаю на песок, чтобы хоть отползти. Закрыв меня, он сшибается с моей матерью, а я не нахожу ничего лучше, чем проскользнуть между его ног и схватить ее – Илфокиона – за лодыжку, дернуть в надежде, что он споткнется и потеряет равновесие. Он бьет меня пяткой в зубы, пинком отшвырнув на пару шагов. Я падаю навзничь. Мир опять застилает пеленой слез, я все-таки поднимаю руку, с трудом сосредотачиваюсь…
– Да осторожнее! – кричит Рикус, чудом удержав меч и устояв на расползающемся песке.
Я попала по нему. Я больше ни по кому не попадаю.
Под новый яростный звон их мечей я поворачиваю голову в другую сторону – к скалам. Там Ардон вдавливает в камни Клио – Истабрулла, – крепко сжимая горло. Он повторяет мои ошибки, не понимая: это не поможет. Я раз за разом слышу его отчаянное:
– Очнись, я умоляю тебя, очнись, ведь иначе я…
Следующие слова я заставляю себя не воспринимать, я зажала бы уши, если бы могла поднять руки. Я чувствую себя бессильной. И я чувствую, как довольна мать. Истабрулл хрипит и одновременно смеется, он не может, даже не пытается использовать волшебство: вторую ладонь Ардон с силой прижал к его лицу – лицу Клио, – закрыв глаза.
– Очнись, – как заведенный повторяет Ардон.
– Не… не убивай ее, – хриплю я, пытаясь ползти к нему. – Ардон… это…
Их план все ближе. Уже нет смысла отрицать очевидное. Клио умрет – и моя мать вселится в меня. Мы – она – начнет войну. Истабрулл, скорее всего, заберет тело Илфокиона; по-видимому, эти двое преследовали и его тоже, постепенно ломая. А ведь я и это могла понять… могла, когда Эвер сказал о его нападении. Могла, может, и раньше – просто приглядевшись к нему. Я должна была лучше думать. Я должна была больше прислушиваться. Скорфус… Скорфус ведь тоже чувствовал что-то, он говорил, еще когда лежал больной по непонятным мне причинам:
«Скажи ему, чтобы он не переживал. С него уже хватит. Это моя проблема, не ваша. Вам нельзя становиться уязвимыми».
Уязвимыми. Он это ощущал. Ощущал, что на нас… как минимум на некоторых из нас… кто-то охотится, кто-то, кого не увидеть так просто. Если подумать, кто из нас правда был уязвимее всех? Клио с ее болезненной тоской из прошлого. Илфокион с виной, родившейся там же. Эвер… Эвер, которого ждала судьба еще чудовищнее, чем быть игрушкой.
Где он теперь?
Не в силах больше ползти, не в силах встать, я перевожу взгляд еще немного. Я смотрю на кроваво-пепельный след там, где исчез Эвер. Тяну туда руку. Фокусирую на пальцах взгляд. Глаза что-то ловят, что-то едва заметное там, на ноздреватом известняке…
Трещина?
Крошечная красная трещина, похожая на полный мерцающего света шрам. След портала.
А впрочем, разве это важно? Все фантомы, что хотели вернуться, здесь. Их не прогнать. Они держатся за украденные тела слишком крепко и слишком жаждут забрать их навсегда. Они сильнее, старше, хитрее нас. Могу себе представить, как обрадовалась моя мертвая мать, встретив там, во тьме, того, кто сказал ей: «Я тоже хочу отомстить, и мы отомстим. Просто подожди».
Я прикрываю глаза. Веки уже почти сомкнулись, когда в ушах четко, но мягко звенит:
– Сдаешься, малыш? Нет. Не сдавайся.
Не может быть. Нет, не может быть, нет, только не он, не мог еще и он… Я судорожно вздыхаю. Трясущейся рукой ищу опору на зыбком песке, переворачиваюсь на бок и смотрю туда, где Рикуса загоняет к кромке прибоя моя мать в чужом теле. Рикус пока обороняется. Он оказался намного ловчее, чем я о нем думала. Но она теснит его. Теснит, и, отшагнув в воду, в слишком мокрый, рыхлый песок, он оступается, теряет балансировку, неосторожно открывается всего на секунду – и получает удар в живот. Сквозной удар мечом – клинок выходит из спины.
Не кричит. Вряд ли может. Без слов оседает на колени.
– Малыш… – устало звенит в моей голове. – Это очень плохо. Слышишь?
Я ненавижу этот голос уже несколько лет. Уже несколько лет я ненавижу это обращение и не хочу, не хочу слышать.
Тебя не должно здесь быть, Лин. Я всегда желала тебе стать барбарисовым кустом, чайкой или даже тараканом. Ты предал Эвера, предал меня, ты мог бы сделать из меня Истабрулла – если бы хоть в чем-то я не была сильнее и если бы была одна.
Я…
Рикус падает в воду, но моя мать хватает его за волосы, чтобы ударить еще раз. Плечи Ардона дрожат тем сильнее, чем хриплее и безумнее смеется в его удушающей хватке одержимая Клио.
Я шатко встаю, поднимаю руки и раскидываю их в стороны.
Над пляжем разносится мой крик, а потом мир гаснет.
Здесь холодно, пусто и словно нет воздуха, даже промозглого и затхлого. Пропали кристаллы, озера и те хрупкие полупрозрачные мембраны, через которые можно краем глаза увидеть другие миры. Я слишком глубоко. Это словно круглая галерея, над которой бесконечный темный свод и под которой – еще более бесконечный провал, полный гудения и воя. Я был здесь всего раз. Потом я поклялся себе больше не находить это место.
Я подступаю к краю,
