Шестнадцать ужасов из бездны,
Шестнадцать грез, и плач во сне,
Твое паденье неизбежно…
Музыка навевала уныние и бросала в дрожь. Какой- то гипнотический эффект.
— Итан Лоусон Уот!
Крик Эммы прорвался через мелодию. Я отключил айпод и, отбросив покрывало в сторону, сел на кровати. Можно было подумать, что на простыню швырнули горсть песка. Однако я знал, что это было не так. Просто засохшая грязь. Она чернела и у меня под ногтями — как в прошлый раз, когда я видел сон с исчезавшей девушкой.
Смяв простыню, я сунул ее в корзину для белья под потный тренировочный костюм. Уже в кабине душа, натирая руки мылом, я попытался забыть о назойливом кошмаре. Его последние обрывки исчезали вместе с грязью, уходившей в отверстие стока. Я верил, что если не буду думать о нем, то ничего плохого не случится. Это был мой подход ко многим ситуациям, возникавшим в жизни. Я практиковал его уже несколько месяцев. Но он не действовал в случае с девушкой из сна. Я не мог сопротивляться мыслям о ней. Раз за разом я возвращался к снам о незнакомке, по-прежнему не находя никаких объяснений. Что тут скажешь? Это стало моей тайной. Мне исполнилось шестнадцать лет, и я влюбился в девушку, которой не существует на свете. Я медленно сходил с ума.
Я тер руки и ногти, а мое сердце стучало в бешеном ритме. Я чувствовал ее запах, который не могли заглушить мыло «Айвори» и шампунь из местного супермаркета. Пусть очень слабый и едва уловимый, но он оставался со мной. Лимоны и розмарин.
Я спустился вниз. Там было все по-старому, и это обнадеживало. Эмма поставила на стол бело-голубой китайский поднос — «старый боевой дракон», как называла его мама, — с яичницей, беконом, тостами, маслом и овсяными хлопьями. Эмма, наша экономка, больше соответствовала по статусу бабушке. Хотя и по уму, и по сварливости она превосходила всех моих настоящих бабуль. Эмма практически вырастила меня. И до сих пор она считала своим долгом «поставить меня на ноги», несмотря на мой рост в шесть футов и два дюйма. Этим утром я чувствовал себя до странности голодным, как будто целую неделю ничего не ел. Яйцо и два куска бекона немного улучшили настроение.
Я усмехнулся и прогудел с набитым ртом:
— Не экономь на мне, Эмма. Все-таки первый день школы.
Она поставила на стол большой стакан с апельсиновым соком и огромную кружку молока — только это и пьют в Гэтлине и его окрестностях.
— У нас что, закончилось шоколадное молоко?
Кто-то не может жить без колы или кофе, а я люблю шоколадное молоко. По утрам я всегда выпрашивал его у Эммы.
— А-к-к-л-и-м-а-т-и-з-а-ц-и-я.
Она обожала кроссворды, чем больше, тем лучше. И всегда так артикулировала слова, что, казалось, шлепала вас буквами по голове.
— Привыкай к тому, что едят все люди. И не думай, что выйдешь из дома, пока не выпьешь эту кружку молока.
— Слушаюсь, мэм.
— Я смотрю, ты уже вырядился.
Это было сильно сказано. Весь мой наряд, как обычно, состоял из джинсов и полинявшей футболки. На каждой из моих футболок имеется какая-нибудь надпись. Сегодня это «Харлей Дэвидсон». На ногах кеды той марки, которой я не изменяю вот уже три года, — черные «Чак Тейлор».
— Мне помнится, ты собирался подстричься.
Ее слова многие бы расценили как сердитое ворчание, но я знал, что на самом деле за ними стоит давнишняя привязанность, которую питала ко мне Эмма.
— Когда я это говорил?
— Совсем глаз не видно. Разве ты не знаешь, что глаза являются окнами души?
— Вполне возможно, что и так. Но я не хочу, чтобы кто-то заглядывал в меня без спроса.
Эмма подсунула мне еще одну тарелку с беконом. Ее рост едва достигал пяти футов, и, возможно, она была старше нашего «китайского дракона», хотя при каждом дне рождения упорно настаивала на своих пятидесяти трех. Тем не менее назвать ее кроткой старушкой было никак нельзя. В моем доме Эмма обладала непререкаемым авторитетом.
— Я против того, чтобы ты выходил на улицу с мокрыми волосами в такую погоду. Не нравится мне этот ветер — словно его оседлала нечисть. Похоже, он будет дуть весь день. Такое чувство, что у него собственный норов.
Я закатил глаза к потолку. Эмма отличалась особым мировоззрением. Когда ею овладевало настроение, подобное сегодняшнему, или «помрачение рассудка», как называла его моя мама, ее религиозные взгляды и суеверия соединялись в гремучую смесь, которую можно встретить только на Юге. Когда Эмма «мрачнела», лучше было ей не перечить. И уж тем более не стоило убирать ее амулеты с подоконников и вытаскивать самодельных кукол вуду из ящиков комода, если она их туда положила.
Орудуя вилкой, я приготовил себе «завтрак чемпиона»: кусок яичницы, ломоть бекона и джем — все свалено кучей на хлеб. Я втиснул этот сэндвич в рот и по привычке посмотрел в коридор. Дверь папиного кабинета была уже закрыта. Отец писал по ночам книгу, а днем спал в кабинете на старой софе. Этот образ жизни он вел с тех пор, как в апреле погибла моя мама. Вполне возможно, что он превратился в вампира. Во всяком случае, именно так мне сказала тетя Кэролайн, погостив у нас в начале лета. Судя по всему, сегодня я упустил свой шанс встретиться с ним. Если он захлопывал дверь кабинета, то открывал ее лишь на следующий день.
С улицы послышались гудки. Это был Линк. Я схватил видавший виды черный рюкзак и выбежал в серую морось. Глядя на темное небо, можно было спутать семь утра и семь вечера. Несколько последних дней погода действительно казалась жуткой. Машина Линка стояла у тротуара. Мотор «битера» кашлял. В салоне грохотала музыка. С Линком я ездил в школу каждый день — буквально с первого класса. Однажды в автобусе он дал мне половинку «Твинки», и мы с ним стали лучшими друзьями. Правда, позже я узнал, что прежде она упала у него на пол. Этим летом мы оба получили права, но, в отличие от меня, у Линка была машина — если этот «битер» можно было так назвать. По крайней мере, его мотор заглушал рев ветра.
Эмма вышла на крыльцо и неодобрительно скрестила руки на груди.
— Уэсли Джефферсон Линкольн! Не включай здесь эту громкую музыку! И не думай, что я не могу позвонить твоей мамочке и рассказать ей, чем ты занимался в нашем подвале в то лето, когда тебе было девять лет!
Линк поморщился. Почти никто не называл его реальным именем, кроме матери и Эммы.
— Да, мэм.
Подняв оконное стекло, он засмеялся. Колеса несколько раз прокрутились на мокром асфальте, и мы помчались вперед на крейсерской скорости. Со стороны казалось, что Линк совершал побег из плена, и это выглядело так всякий раз, когда его «битер» выезжал на дорогу. Хотя на самом деле мы ни от кого не убегали.
