– Мы лучше выразим тебе свое восхищение.
– В другой раз, если не возражаете.
От страха у Эфрики кровь стыла в жилах, но она заставила себя не думать об этом. Страх затмевает разум, а разум ей понадобится. Так или иначе, она хотела выскользнуть из этой ловушки, не поднимая шума. Она чуяла их похоть. В душе поднимались тошнота и ужас. Нетрудно было догадаться, чего они хотели. Насилие, затем брак по принуждению. Этот ход она должна была предвидеть, помня ярость, которой они встречали непреклонный, хоть и вежливый, отказ отвечать на их внимание.
Она двинулась к выходу из сада, и Лаклан схватил ее за руку.
– Отпусти, – прошипела она и увидела любопытство в глазах мужчин. – Сейчас же.
– Какая страсть, – растягивая слова, произнес Лаклан. – Ты всегда такая горячая?
– А ты всегда притаскиваешь еще одного дурака, чтобы справиться с девушкой намного слабее себя?
Оскорбление было неудачной затеей, поняла Эфрика, видя, как краснеет от гнева его лицо. Едва встретив их, она почувствовала, что за пышными придворными платьями скрываются звери. Хотя ей было приятно, что она рассудила верно, она предпочла бы насладиться этим небольшим удовольствием в прочных стенах своих комнат или в безопасной толпе.
Толково защитить себя она могла бы, только отбросив маску, которую носила при дворе. Образ благородной и вежливой дамочки, которую она играла перед другими, пользы ей не принесет. К несчастью, покажи она свой настоящий нрав слишком открыто, это могло привлечь излишнее внимание, в котором таились свои опасности.
– На ухаживание ты отвечаешь холодным презрением, – сказал Томас. – Неразумно так смеяться над гордостью мужчины.
– Не думаю, что ваши намерения можно назвать ухаживанием, – сказала Эфрика, чуть повернувшись в надежде, что сможет избежать захвата. – Самое время остановиться и подумать о последствиях.
– Вот последствие: ты выйдешь замуж за одного из нас. Больше никаких.
– Никаких? А как насчет гнева моих родственников?
Лаклан фыркнул с явным презрением.
– Калланы? Жалкий клан, который прячется в своих угодьях, копя деньжата. Что ж, пришло время поделиться с людьми, которые знают, что с ними делать.
Эфрика торопливо усмирила низкий, дикий рык, который был готов вырваться из горла в ответ на оскорбление ее клана.
– Тратить на бесполезные наряды и драгоценности для неверных жен и проституток? Да я лучше выброшу деньги в море.
– Ты уже дней десять себе тут муженька подыскиваешь. Вот мы и решили, что сейчас одного получишь.
– Вы подбросили монетку, чтобы решить, кто из вас будет муженьком, не так ли?
– Нет, милашка, мы хотим подбросить тебя, а награда достанется тому, кто первый в тебя войдет, – Лаклан холодно улыбнулся, пытаясь притянуть ее к себе, – да, достанется тому, кто пустит тебе кровь, моя радость.
– О, вот как? – Эфрика согнула пальцы.
– Надеюсь, первым буду я.
Дженкин содрогнулся, когда она полоснула ногтями по лицу Лаклана: он помнил, как остры могут быть длинные изящные ногти женщины из клана Каллан. Лаклану повезло, что глаза остались целы. Дженкин даже заподозрил, что Эфрика смягчила свой удар и лишь чуть-чуть оцарапала кожу Лаклана, потому что крови было немного, да и кровяные бороздки на щеках выглядели неглубокими. Дженкин почувствовал, как старый голод шевельнулся в нем при запахе теплой свежей крови, смешанной с легким благоуханием цветов, но он приказал себе забыть об этом и сосредоточился на назревавшей внизу схватке.
Какой-то его части по-прежнему хотелось взреветь, немедленно остановить насилие, которое чинили над Эфрикой, но он продолжал сдерживаться. Будет лучше, если она справится с ними на свой лад. Эфрика была ловка, сильна и хитра. Возможно, этого хватит, чтобы вырваться из ловушки. Меньше всего ей нужно было привлекать к себе чрезмерное внимание, и ей хватало ума, чтобы это понять. Освободись она сейчас, никто об этом случае не узнает. Неудавшиеся насильники, конечно, болтать не будут. А если вмешается он, без разницы как, этот оскорбительный случай получит огласку. Не исключено даже, что парни попробуют использовать его нечаянное свидетельство, чтобы склонить Эфрику к свадьбе, которой она явно не хотела.
С чувственной ловкостью, впечатлившей Дженкина, Эфрика смогла уклониться от захвата обоих мужчин. Но вскоре стало ясно, что это ее не спасет. Для двух мужчин, погрязших в лени и потакавших себе во всевозможных пороках, Лаклан и Томас действовали поразительно быстро и умело. В душе Дженкина шевельнулось тревожное чувство, что эта жестокая игра была им знакома.
Раздумывая о том, как положить делу конец, сохранив большинство своих тайн и тайн Эфрики, Дженкин увидел, как удача покинула женщину. Гнев захлестывал его каждый раз, когда они гнались за ней, каждый раз, когда пресекали ее попытки бежать, каждый раз, когда дотрагивались до нее. С женщиной нельзя так обращаться. Он знал, что Эфрика была связана с его кланом через брак своей сестры, и это делало ситуацию не только преступлением, но и личным оскорблением. Дженкин не был уверен в причинах, но ясно осознавал, что дело в Эфрике: он так свирепеет именно оттого, что жертва – она.
Затем они швырнули ее на землю, Томас прижал ей руки, присев возле головы. Лаклан быстро навалился на нее, не давая ей даже двинуться.
Дженкин позабыл о тайнах, которые нужно было хранить; он не думал и о том, что Эфрика может почувствовать себя униженной, если ее увидят в таком оскорбительном положении. Даже солнце вылетело у него из головы. Утробное рычание вырвалось из его глотки, когда он прыгнул вниз.
Эфрика прошипела проклятие, когда Лаклан увернулся от ее пинков и прижал ее к земле. От страха она чувствовала горечь во рту, но извивалась, продолжая бороться. Хотя поведение мужчин беспокоило ее с самого начала, она никак не могла подумать, что они способны на такую жестокость. Может, это и было грубой попыткой заставить ее выйти замуж за одного из них, но она была абсолютно уверена в том, что они собирались ее изнасиловать. Пришла мысль, что они уже договорились, как делить ее приданое сразу после того, как священник отдаст ее в жены тому или другому.
– Так, радость моя, похоже, награда уйдет ко мне, – сказал Лаклан, поднимая ее юбки.
– Если ты это сделаешь, то уйдешь глубоко в могилу, – резко сказала она. – Ты умрешь за это!
– Да, девочка, умрут. Оба.
Нападавшие едва успели насторожиться при звуке этого сильного голоса, когда Эфрика вдруг оказалась свободной. Она подняла голову и увидела, как Лаклана, а затем и Томаса швырнуло через сад и прямо в дерево. Секунда, и она узнала человека, который шагал к ошеломленным, тихо стонавшим злодеям. Дженкин Макнахтон был здесь: не во сне, а наяву, и он пламенел от ярости. Вспомнив, что эта эмоция способна сотворить с Макнахтоном, Эфрика вскочила на ноги и бросилась к нему, когда тот схватил обоих мужчин за вороты камзолов и поднял вверх.
