Я же как поющая открытка. Никого не спасаю. Ни с кем не сражаюсь. Просто слова – слова, которых я пока не знаю. Клара – героиня книги. Я – девочка на побегушках.
Я напоминаю себе, что в истории человечества было много посланий с небес. Это важная работа. Это жизненно. Не все крутится вокруг личности, как у Клары. Дело не в том, кто я и что из себя представляю. Это работа, которая мне поручена. Вот такая простая. Легкая. Но все равно важная.
Вот в чем я себя убеждаю.
Клара оставляет футболку в покое, бросает ее на дно чемодана. Тяжело вздыхает. – Значит, теперь твоя семья думает, что я фрик, да?
Я пожимаю плечами. – Они и раньше так думали. Но они также думают и про меня. Слишком много книг. – Говорю я, переходя на итальянский. – Девочки вроде нее должны гулять, встречаться с молодыми людьми, иметь парня, а не прятаться в библиотеках и церквях.
Она улыбается, на этот раз по-настоящему. Фрики любят компанию. – Тогда ладно. Только пока ты тоже остаешься фриком.
- Никогда не недооценивай силу фриков, - говорю я ей.
Она смотрит задумчиво. – Я думала, у тебя есть парень. Ну, в Италии. Разве нет?
Будто бы она не знает, что именно об этом никогда не разговариваю. Но я прекрасная актриса, когда вынуждают обстоятельства. В конце концов, я же выросла в театре. Так что мне не представляет труда сыграть потаскушку. Я выгибаю бровь, соблазнительно растягиваюсь на кровати и говорю: - Но Зербино знать об этом не обязательно. У меня здесь было много разных итальянских жеребцов, а Нонна и не подозревала.
- О, я думала…
- Мы и тебе найдем, - быстро говорю я. – Думаю, это как роз то, что доктор прописал. Летний роман.
Свет в ее глазах гаснет. Это последнее, чего бы ей хотелось. Она еще сохнет по ковбою, думает о нем почти все время и во сне, и наяву. За те три недели, что мы путешествуем, я уже выучила ее томное в-мыслях-о-Такере выражение лица.
Клара думает, что ей удается скрывать свои чувства, но ее довольно легко прочесть. Ее сердце открыто нараспашку для каждого. И в настоящий момент оно, однозначно, разбито.
Она не знает самого важного про состояние моего сердца. Оно тоже разбито.
Когда это случается снова, мы едем в метро из «HardRockCafé» в Риме. Знаю, глупо питаться старыми добрыми чизбургерами, находясь в городе с превосходной кухней, просто после почти месяца в Италии, паста уже не впечатляет. Я стою рядом с Анжелой, пока поезд преодолевает свой шаткий путь под городом, мы сталкиваемся плечами на каждом повороте, свет в вагоне тусклый и зеленоватый, как в мрачных психологических фильмах. Мы разговариваем о том, как хотели бы провести наш второй месяц в Италии.
Ну, Анжела разговаривает. Я же в мыслях о Такере. Интересно, чем он занят прямо сейчас? Здесь уже почти девять вечера, значит, там около шести утра. Наверное, он спит. Скоро его разбудит отец, и они вместе отправятся в стойло доить коров. Воздух будет сладко пахнуть люцерной и лошадиным потом, и, возможно, он остановится в центре стойла и подумает обо мне, в месте, где мы впервые поцеловались, и ему захочется, чтобы я была там.
Или, может, он вообще не станет думать обо мне, потому что он умный парень. Он поймет, что отношения со мной не стоят всего этого ангельского багажа.
Ему придется двигаться дальше.
- Я обнаружила в Милане одну старинную библиотеку, - говорит Анжела. – Мечтаю взглянуть, есть ли у них что-нибудь про… - Она запинается, потому что мы договорились не произносить слово « Триплы»на людях. – Про людей-Т.
Я поднимаю брови на определение « люди-Т», прочищаю горло, чтобы избавиться от напряженности, возникшей из-за мыслей о Такере. – Ой, да ладно тебе, Анжела, хватит библиотек. Мы уже побывали в дюжине библиотек. Я предлагаю Помпеи. Пойдем по стопам туристов.
- Помпеи – это нудно, - говорит она, закатывая глаза, с видом везде-была-все-видела. – Там повсюду затвердевшие фигуры людей в том положении, в котором они умерли. Очень депрессивно.
- Ненавижу напоминать тебе об этом, той, чей гардероб полностью черный, но ты и есть депрессивная. – Говорю я. – Знаешь, ты любишь качественные трагедии.
Она бросает мне намек на улыбку, словно говорит: « Да, да, я такая», но я не слышу, потому что в этот самый момент меня засасывает в видение. И вдруг бам– и я снова в поезде.
Я резко вдыхаю, будто только что вынырнула из воды. Чья-то рука на моем плече, облупленные черные ногти – Анжела. Она отводит меня к сиденью, сама садится напротив и пристально смотрит на меня понимающим и сочувствующим взглядом. Мимо нас идет поток итальянцев, так много людей незамысловато проводят свои вечера, не боясь ничего необычного. Я несколько раз моргаю. Все слегка смазано. Анжела капается в сумке и через минуту выуживает оттуда смятый кусочек ткани.
- Он чистый, - говорит она, а когда я не понимаю, когда не отвечаю, она быстро промакивает мне лицо.
Кажется, я плакала.
- Ты в порядке? – тихо спрашивает она.
Я все еще пытаюсь восстановить дыхание. Это отстой. Почему я не могу быть нормальной хоть раз. – Мы позже это обсудим, - говорит Анжела, когда я не отвечаю. – Естественно, не здесь.
Я таращусь в пол. Меньше чем неделю назад у меня появилось новое видение, первый раз на семейном ужине Зербино (Боже, вот это был спектакль – надо начать продавать билеты), затем в душе, и однажды в автобусе по дороге из Венеции. Конечно, Анжела заметила, но я не вдавалась в подробности. В этот раз в видении чувствуется что-то плохое. Словно погибают люди, тяжело. Но не как в прошлый раз. Тогда мое видение было отмечено скорбью; в этот раз я чувствую страх. Острый, сжимающий сердце животный ужас. Мне не хочется разговаривать об этом позже.
- Ну, - говорит Анжела, когда мой пульс восстанавливается. – Ты хотя бы не упала. Не знаю, как бы я объяснялась с этими людьми, если б ты… - Она умолкает, слова увядают у нее на губах. Все ее тело становится жестким, словно она окаменела, ее взгляд останавливается на чем-то за моей спиной. Или на ком-то. Я поворачиваюсь, чтобы узнать на кого она смотрит.
С первого взгляда я принимаю его за простого итальянского парня, пялящегося на американок, которому чуть больше двадцати. У него оливковая кожа, темные глаза, коричневые волнистые волосы, которые аккуратно уложены. На нем простая белая рубашка на пуговицах с закатанными до локтя рукавами и брюки цвета хаки, блестящие кожаные туфли. Интересный, думаю я. Он смотрит на нас с намеком на улыбку.
У меня появляется это странное тревожное ощущение, прокатывающееся по позвоночнику.
