Превозмогая боль, я наклонилась к упавшему, проверяя по старой привычке зрачки, пульс, осматривая тело. Сильное головокружение, пот, боль и спазмы тошноты, выталкивающие кровь изо рта мужчины, указывали на ухудшение ситуации.
— У него внутреннее кровотечение. Помогите уложить, — с помощью водителя автобуса, мы уложили его на землю. — Нужен холод. Принесите снега.
Водитель сгреб часть сугроба и вывалил снег у моих ног.
Удерживаемая девица вопила о любви к рок-звезде и кричала о ненависти к суке, лапающей его, и вообще всем женщинам на земле.
Сгребла. Снег обжигал ладони, но почти не таял на холодном ветру. Я выложила комки снега на живот, на ходу проверяя, вся ли одежда на пострадавшем свободная, нет ли где пережатия.
Лежащий смотрел на меня серьезно, без малейших признаков паники, в текущей суматохе это успокаивало.
Андрей изумленно вскрикнул. Девица неправдоподобно обмякла в его руках. Кожа на лице приобрела фиолетовые оттенки вместо белых и теперь казалась зеленоватой под светом желтых фонарей ночной автострады.
— Лежите, — велела я.
Проверила ее пульс, сердцебиение. Андрей отпустил ту на секунду, и она мешком повалилась на тонкий слой снега. Он потряс девушку.
— Эй, вставай.
— Она мертва, — без сожаления я разглядывала, как труп из фиолетового становится красным. На теле виднелись гематомы и рубцы. — Надеюсь бригада приедет вовремя. Нам вдвоем его не транспортировать.
Как позже объяснил судмедэксперт, при торможении пострадавшая напряглась, сильно выкручивая руль, из-за чего перекрутила позвоночник и в момент удара получила травму. Пока кровь поступала из разорванных артерий в мозг, она жила, но кровоизлияние стало всего лишь вопросом времени. Ее спутнику повезло больше, но из-за удара обе почки отказали. Чтобы спасти жизнь, требовалась пересадка. Без нее ему грозила хроническая почечная недостаточность и гемодиализ до той поры, пока не подойдет очередь в листе ожидания на операцию.
И вот я сижу на лавочке в тишине раздевалки и думаю о том, что, пожалуй, существует любовь на свете. А я-то со своим изъяном, думала, что нет. Или это безумие? В одном из пунктов завещания девушка пожертвовала все свои органы рок-звезде. Кто в восемнадцать лет составляет завещание? Факт оставался фактом. Донор у нас был. И не абы какой, а идеально подходящий. На миллион населения страны только десять человек могли оказаться такими.
Реципиент не только не пожелал Батыра Хазановича, местного хирурга-трансплантолога, кудесника от природы, но и разругался с ним. А мне, не имевшей самостоятельного опыта пересадки почек, досталась эта сомнительная честь. Да, я ассистировала во множестве операций. И сегодня коллеги не завидовали мне, а скорее жалели.
— У меня недостаточно опыта, Батыр Хазанович. Нужно еще лет пять практики. Пожалейте, — от обиды слезы текли по моим щекам, пока я уговаривала его в ординаторской найти другого врача.
— Так отказывайся, Милена Доржовна, чего ждешь? Увольняйся.
— Мне что, в ноги упасть? Что вы хотите? Я готова! Только бы жизнь зазря не отнимать. Ведь убью человека, и вся вина на мне. Второй раз я не переживу этого.
Батыр Хазанович Курумканский, ростом в два метра, с типичными чертами бурята, по совместительству являясь шаманом в Ольхонском районе, хитро прищурился. С таким и не поспоришь.
— Батыр Хазанович, он же старый. Организм не переживет. Что сердце, что печень. Страдает от алкогольной и наркотической зависимости. Вы же видели органы на снимках!
Он подошел ко мне совсем близко, нежно вытер большими пальцами слезы, убирая выбившиеся волосы за уши.
— Тебе духи будут помогать. Не позорь отца, — внушил, как ребенку.
Последний аргумент оказался совсем убойным. Никак нельзя спорить. Он же сам мне как отец. Учитель. А позориться дочке Ламы не положено. Последнее время я редко бываю в дацанах, только что на праздники Монал Ченмо, да на Дуйнхоре.
— Давно простирания-то делала? И не пустословь, знаю я тебя. Езжай сегодня в Иволгинский, подношения сделай. Поняла?
Я только сопли вытерла, отрицательно покачав головой по поводу простираний. Давно не была. Стыдно было. Да и отец не желал часто меня видеть, зная про Андрея и мои загулы.
В Иволгинский я все равно съездила, куда ж деваться без уважения к старшим. Со слезами получала благословение. Молодые хирурги тоже плачут. Сначала от усталости в мединституте, затем от неудач при ассистировании интерном, а потом профессионалами, когда пациенты умирают. На моем счету имелся такой.
Выдохнула и собралась. На пятом этаже в хирургическом отделении Батыр Хазанович уже вынул из девушки почки, промыл их холодным физраствором и готовил к операции. На четвертом команда расстилала медицинское белье, готовила операционную и пациента. А я задавалась лишь одним вопросом: готова ли я сегодня убить пациента?
***
Операционная — это стол и хорошее освещение. Сколько я себя помнила, я всегда хотела стать врачом-трансплантологом. В моем желании нет ничего благородного.
Я натянула шапку, собирая светлые локоны внутрь, надела сине-зеленую маску, перчатки. Последние детали одежды. Все, я готова.
Вошла в операционную. Почки уже привезли. Катя, анестезиолог, стоит наготове. Другие члены команды рядом. Кто-то по привычке в утреннем ослепительно-огненном рассвете, включил фоном Линдси Стерлинг, и веселая скрипка с хорошим битом заритмировала и потекла по пространству комнаты. Я прикрыла глаза и открыла, оставляя эмоции за спиной. Больше человек, лежащий на столе, не являлся таковым. Работать.
— Маннитол и лазинг готовы? — спросила сухим фальцетом, склоняясь над пациентом, беря в руки зажим и скальпель.
Его ввели в наркоз и приготовили к операции.
Уверенным движением зажала подвздошную вену реципиента. Разрез получился не слишком глубоким. С помощью ножниц с круглыми концами расширила разрез так, чтобы тот оказался таким же, как размер почечной вены. Катя поднесла первую почку к операционному столу, ассистент подал проленовую нить, и я сделала первый шов. Он будет временным, затем во втором стежке, уже внутри подвздошной вены, изготовила еще стежок, сшивая ее с донорской почечной веной изнутри. Сблизила венозные концы и поместила почку внутрь тела, очень аккуратно связывая места соединения несколькими узлами. Отвела назад, пока подавали новую иголку с нитью, и потихоньку снаружи внутрь начала сшивать стенки. Перешла к артерии.
Обычно в операционных бывает болтовня. Шутки, обсуждение важных событий в жизни под негромкую музыку. В конце концов, много часов стоять на ногах в полном молчании изо дня в день невозможно. Но на этой операции (моей первой самостоятельной) все молчали. Я сосредоточилась, слишком нервничала, чтобы обсуждать что-то еще.
Небольшое отверстие и увеличение в артерии с помощью перфоратора, подхват через пять миллиметров. Затем соединение подвздошной вены с почечной движением изнутри. Важно протянуть почечную артерию вниз к подвздошной — опасный момент, зафиксировать несколькими узлами. Снова сшивание изнутри. Самое сложное сшить, аккуратно охватывая все слои артерий, чтобы не образовалось лоскутов. Действие за действием. Я чувствовала, как от сосредоточенности капли пота выступают на лбу.
Все. Готово.
Мой момент истины.
Я все сделала правильно?
Катя не спеша сняла зажимы. Команда уставилась на только что пересаженную почку.
— Не розовеет, — пошептала она, почти неслышно.
И я физически ощутила, как бледнею.
Я же говорила.
Рано мне.
У меня недостаточно опыта.
Я виновата!
Так виновата…
Бросила взгляд на ширму.
Он умрет из-за меня, так как я не справилась.
Соберись.
Надо дышать, нужно собраться, Милена! Соберись. Аккуратно, немного подвинула пальцем почку внутрь. Чуть ли не сжала в дрожащих пальцах, взмолилась про себя «Ом мани падме хум» и снова замерла. Взяла пациента за запястье, посмотрела в сторону, где лежала голова. Команда задержала дыхание.
