Самая младшая из принцесс (СИ) - Завгородняя Анна Александровна

— Что со мной будет? — прошептала она.

Доминик Картер улыбнулся ей отеческой улыбкой.

— Не переживайте, юная леди, — сказал он, — вы слишком важная фигура на этой шахматной доске, чтобы вами кто-то посмел пренебречь. Просто надо немного подождать. И выучиться. Вам пригодится образование. А я не сомневаюсь, что сэр Генри найдет самый лучший пансион. Так что и вы не сомневайтесь, моя принцесса!

Тогда она лишь кивнула. А истинный смысл его слов девочка поняла спустя долгие годы, когда судьба определила ее роль на шахматной доске жизни.

Глава 1

Моя жизнь сильно изменилась в тот самый день, когда, попрощавшись со всеми слугами и провожавшим меня мистером Картером, бросив последний взгляд на величественный замок, что был мне домом, я села в карету, запряженную четверкой скакунов, и отправилась в путь, сопровождаемая только гувернанткой Эммой, расположившейся рядом со мной, глядя как-то печально и при этом равнодушно. Она понимала, что ее работа закончится в тот самый миг, когда я переступлю порог пансиона. Мой опекун, сэр Генри Финч, ясно дал понять молодой женщине, что в ее услугах более не нуждаются и выдал на прощание отличное рекомендательное письмо, а также выплатил месячное жалование только под одной простой причине — Эмма согласилась сопроводить меня в пансион вместо самого лорда Финча, который, якобы был настолько занят, что не нашел времени на свою подопечную, о чем я не жалела ни тогда, ни после. Я помнила отстраненный взгляд этого господина, который стоял на ступенях и следил за моим отъездом. Помнила и то, как, скользнув по мне взором, он отправился в дом, еще раньше, чем кучер вскинул кнут и пустил лошадей в путь. Ну и все равно. Для меня он был никем. Как и я для него.

Мы добирались до пансиона довольно долго. Две ночи на постоялых дворах и три дня в пути, на протяжении которых я просто молчала и, прижимая к груди медвежонка. Смотрела в окно, глядя на унылый пейзаж поздней осени и голых лиственных деревьев, сбросивших свое одеяние и теперь стыдливо прячущихся за пышными вечнозелеными елями, коих было немерено вдоль дорог. Карету трясло на ухабах, но половину дороги я просто проспала, а вторую половину наблюдала за однообразным пейзажем, пока Эмма пыталась читать какую-то книгу, сидя на противоположном сиденье.

Мы обе молчали. Мне нечего было сказать гувернантке, я не была привязана к ней, поскольку знала ее только несколько дней — молодую женщину привез мистер Картер. Моя прежняя гувернантка, Мэри, женщина, которую я знала все свою пока еще короткую сознательную жизнь, погибла вместе с моими родителями, и я скорбела о ней не меньше, чем по остальным. Но держала все в глубине сердца, не позволяя никому понять, как сильно оно у меня болит.

Но вот пришел конец путешествию. Впереди расступился лес и показались высокие кованые ворота. Их открыл привратник, старый мужчина в поношенной ливрее, делавшей его похожим на лакея, которым он явно не являлся.

Карета подъехала к серому зданию, которое, наверное, выглядело бы лучше, если бы в этот день небо не оказалось затянутым тяжелыми сизыми облаками. А так показалось мне мрачным и несколько жутким.

Нас ждали.

Я увидела высокую худую женщину в платье земляного цвета с волосами, уложенными на голове короной. Стоя на ступенях, ведущих к двери, она смотрела на экипаж, но даже не ответила на мою улыбку, когда я попыталась произвести первое благоприятное впечатление. Рядом с ней расположилась дородная женщина в чепце и белом переднике. И ее лицо тоже не располагало к взаимной приязни.

Кучер помог мне выбраться из кареты и достал багаж, поставив его у ступеней, а затем забрался обратно на козлы и, даже не попрощавшись, повез гувернантку Эмму к месту ее нового назначения. А я продолжала стоять под накрапывающим дождем под пронзительным взглядом женщины с черными волосами.

— Добро пожаловать в «Кавердиш», леди Элизабет, — наконец, изволила проговорить дама. Затем она повернула лицо к той, что оказалась служанкой, и приказала: — Возьмите вещи леди и отнесите в ее комнату, — после чего снова посмотрела на меня. Служанка подхватила чемоданы и стала подниматься по ступенькам к широким распахнутым дверям.

— Не будем стоять под дождем, леди Элиза, — проговорила женщина и добавила. — Мое имя мисс Парсон и я являюсь директрисой этого пансиона, — она протянула мне руку, и я нерешительно взяла сухую ладонь. — Пойдемте за мной, я покажу вам вашу комнату, — мы стали подниматься по ступенькам. — К сожалению, девочки уже спят, но вы сможете познакомиться со всеми завтра утром, — продолжила она. — Вам здесь непременно понравится!

Мы прошли через распахнутые двери, которые придерживала еще одна женщина в сером платье с жиденькими волосами, закрученными в узел на макушке. Она походила на болотную цаплю, тощая как жердь, и унылое платье болталось на ней, как на вешалке.

— Это мисс Дункан, — представила мне цаплю директриса, — она одна из ваших преподавателей.

Я присела в книксене. Тощая дама мне совсем не нравилась, впрочем, как и директриса. Было что-то в обеих неприятное и даже зловещее. Мне здесь ничего не нравилось, я хотела вернуться домой, и от этих мыслей глаза предательски защипало. Невольно опустила голову, спрятав подступившие слезы. Плакать нельзя. Но как же хочется!

— Леди Элиза, пройдемте, — директриса отпустила мою руку и направилась к широкой лестнице, поднимавшейся на верхние этажи. Я последовала за ней, озираясь по сторонам и тайком смахнув две предательские слезинки, что все же прорвались на волю.

Дом был велик. Высокие потолки, серые негостеприимные стены, лестница, застеленная ковровой дорожкой. Все поражало неприятной мрачностью и серостью, словно здесь была казарма, а не пансион для юных воспитанниц.

— На первом этаже у нас находятся столовая, библиотека, зимний сад и музыкальный салон, — мисс Парсон даже не обернулась назад, когда говорила эти слова. Ее речь была сухой и казалась заученной. Видимо, так приветствовали в «Кавендише» всех новеньких.

— На втором этаже спальни девочек, и ваша спальня тоже. У вас будет отдельная комната, по просьбе вашего опекуна. Остальные девочки живут парами.

— Я буду совсем одна? — мой голос прозвучал пискляво и робко, почти сразу же утонув в пространстве огромного коридора, куда мы вышли.

— Вам нечего опасаться в этих стенах, — женщина остановилась так резко, что длинные юбки обвили ее ноги. Черные глаза директрисы сверкнули, и мне стало не по себе от ее пристального взгляда.

— Вам здесь понравится, — повторилась она. А мне показалось, что меня пытались убедить в этом.

После этих слов мои сомнения переросли в уверенность. Пансион мне уже не нравится и уже никогда не понравится. Я хотела домой. В привычную обстановку, к людям, которых знала. Здесь вокруг все казалось чужим и холодным, но я молча позволила провести меня по коридору, а затем завести через безликую дверь, каких здесь на этаже было с десяток.

Чемоданы уже стояли у кровати, и незнакомая служанка разбирала их и развешивала вещи в шкаф.

— Вы голодны, леди Элиза? — спросила меня директриса. Я покачала головой. Несмотря на то, что в последний раз я ела только днем, голода я совсем не чувствовала. Внутри же была какая-то пустота и полное отсутствие аппетита.

— Тогда до завтра. Я сейчас оставлю вас, а утром поговорим в моем кабинете после завтрака, — мисс Парсон направилась к выходу, но на пороге замерла и бросила короткий взгляд на служанку, — расскажите нашей новой воспитаннице часы приема пищи, — и была такова.

Служанка повернулась ко мне. Это оказалась немолодая женщина с широким крестьянским лицом. Я отчего-то уставилась на ее руки, они как-то сами собой привлекли мое внимание. Широкие ладони, крепкие короткие пальцы.

— Мое имя Сара, мисс, — начала она, — завтрак у нас, мисс, в семь, — продолжила служанка, — обед в час...

Что она говорила дальше, я не слышала. Я отошла к окну и, отодвинув тяжелую штору, посмотрела во двор. Дождь усилился. Прозрачные ручейки стекали по стеклу, искажая изображение, а я смотрела только на огромное дерево, что виднелось из окна. Высокий дуб с широкими ветками, раскинутыми в стороны, словно руки какого-то многорукого чудовища или диковинного божества. А еще я видела отражение девочки в теплой бархатной шляпке с мокрыми кружевами, что грустно повисли, напитанные влагой.