Маркиз брызгал слюной, требуя поторапливаться, отдавал приказы — немедленно позвать дознавателей и тюремщиков. Один принц стоял посреди этого хаоса с ленивой улыбочкой сознающего своё превосходство человека. Но остальные равнодушными не притворялись.
Плохо дело. Страх делает людей жестокими, агрессивными. Лучше б они не боялись меня, а жалели. Знала бы заранее, что всё так сложится, сама бы стёрла пентаграмму с камней. Но я лишь забросала её гнилым сеном — не хотелось, знаете ли, то и дело натыкаться глазами на кровь. И вот что из этого получилось. Но кто же мог знать! Вот же чёрт.
Страх на их лицах чертовски пугал. Даже принц лишь строил из себя хладнокровного стоика. Я видела, он, как и другие, сложил пальцы в защитный знак. Только сделал это скрытно, держа ладонь у бедра. Наши взгляды встретились, и я первая отвернулась.
Увы, они, даже принц, боялись меня так же сильно, как и эту пентаграмму. И с той же лёгкостью могли стереть с лица земли. Пара ударов этими страшными сапогами с обитыми железом носами, и всё, вторая жизнь Майи-Майри закончится, не начавшись. Они не схватили меня и не пытали лишь потому, что я стояла на другой стороне тщательно стираемой пентаграммы. Но от рисунка уже осталась не больше чем треть.
Ну же. Думай! Что теперь делать?
Я могла сослаться на потерянную память, но кто мне поверит? Дознаватель скоро придёт. И потом меня, ха-ха, в качестве привилегии для важных особ «всего лишь» с головой погрузят в бочку с водой — и святая она или чёрная, словно нефть, дышать под ней я всё равно не смогу. Расскажу всё, что они захотят, возьму на себя и прерванную беременность неизвестной мне королевы, и убийство Кеннеди, да что угодно, любое преступление в любом из миров.
И как назло на ум ничего не шло. Кричать им, что это не я и вообще не из этого мира? Такой себе план, гарантированно обеспечивающий костёр. Они же ведьм сжигают, да? Вряд ли придумали что-то другое.
Та-ак, ладно. Об этом я подумаю, когда меня на костёр поведут. А сейчас стоит ещё раз рассмотреть все имеющиеся варианты.
Первый — я ничего не помню.
Второй — это не я, я вообще тут случайно, из другого мира попала.
И… Ну что же ещё? Я — великая ведьма и прокляну вас всех до седьмого колена? А как я это сделаю? Ну… пошлю вас всех и по батюшке, и по маменьке, и трёхэтажным — может, подействует.
Увы, из ведьмовского искусства всё, что я могла — даже с закрытыми глазами повторить каждую линию пентаграммы. Ещё бы — она точно совпадала с той, которую я рисовала и перерисовывала, получая от заказчика отказ за отказом от принятия и так превосходно выполненной работы. Он хотел точности, каждой точки, каждого завитка на своём месте, да ещё и последовательность в рисовке требовал соблюдать — те части, которые потемней, я должна была рисовать первыми. Ну, он так объяснял, забрасывая мой ящик электронными письмами с кучей инструкций и требований. Я делала так, как считала нужным. А когда он отказался принять работу в десятый, наверное, раз, хотела вернуть ему деньги — но он перечислил ещё, причём заплатил за каждый черновик как за принятую работу, так что отказываться в моих, мягко говоря, стеснённых обстоятельствах стало глупо. Любой каприз за ваши деньги, как говорится. Да он и требовал лишь одного — точно выполнять его указания.
Вот и выполнила — на свою голову! А так могла бы, как и всегда, сидеть дома, в инвалидном кресле, не таком уж по правде и неудобном, но осточертевшем до ужаса, заниматься любимой работой, и… Нет. Не хочу я туда даже сейчас. Уж лучше утопиться в бочке с водой.
В своё время я не смогла решить всё окончательно с изуродованной жизнью, побоялась взять грех на душу, пусть и не верила ни в бога, ни в дьявола. А решиться всё-таки не смогла, терпела боль, неподъёмные ноги и Франкенштейна в зеркале пять проклятых лет. И теперь вернуться назад — нет, нет и ещё раз нет. Даже если бы предложили, я бы сказала нет. Но ведь и предлагать мне вернуться домой было некому.
Вот и ладно. Способ закончить со всем этим адом помимо моей воли нашёлся. Можно и за это сказать спасибо судьбе. Не хочу я назад в безногую жизнь. Постояв на здоровых ногах, вспомнив, как это — быть человеком, нет, не хочу. Лучше сдохнуть.
А ещё лучше — выкрутиться, хоть как-то, любой ложью, чем угодно, любой ценой. Мне терять нечего.
Я не изменила решения, даже когда открылась дверь, и внутрь и так забитой людьми камеры вошёл человек в чёрном. От одного его вида — взгляда-кинжала — мне стало плохо.
Я видела его первый раз в жизни. Чёрные волосы до плеч, прямые густые брови, лёгкая синева на щеках, жёсткая линия губ, уверенный подбородок, ровный нос, глаза… Избитое сравнение, да, но глаза у него — будто портал в ад, настоящая бездна. Никогда не встречала человека с настолько тяжёлым взглядом. Он всего лишь посмотрел на меня, и всё — я сама не своя. Живот скрутило спазмом, меня словно ударило в грудь, и я осела на пол, будто мои ноги в один миг превратились в рыбий хвост, а сама я — хватающая воздух открытым ртом — тоже превратилась в выброшенную на берег рыбу.
У меня даже уши заложило. Они обменивались приветствиями, а я была совершенно оглушена, не слышала ни слова, лишь видела движение губ и этот взгляд — возвращающийся ко мне, не отпускающий, препарирующий душу.
Он пришёл сюда из-за меня, по мою душу. Я видела его первый раз в жизни, но нутром знала: этот человек — мой худший враг.
Глава 3. Королевский приказ
Мужчина в чёрном повернулся к принцу, поклонился ему — и я вновь смогла дышать. Звуки тоже вернулись.
— Дэбрэ. Чуть помягче с ней, нам нужно, чтобы она могла говорить, — сказал принц.
— Дознание проведено. Подробный отчёт я сам отправил в королевскую канцелярию. Что ещё она может сказать, чего мы не знаем? — голос мужчины соответствовал его взгляду. Холодный, морозно спокойный. Он говорил с принцем как равный, не тушевался, не мямлил, как тот же маркиз.
Этот человек — дознаватель. Ну разумеется. Я ещё не видела его за работой, но знала — у него природный талант. Его внешность и голос, и поведение, и та непонятная сила — его словно специально создали для этой работы, если пытки и жестокость можно так называть. В такие места люди устраиваются не ради денег, а чтобы удовлетворить что-то злое в душе.
Умолять его о милосердии — нет, можно сразу вычеркнуть этот пункт из списка вариантов спасения.
— Да, я видел ваш отчёт о преступнице-одиночке. Но здесь, на полу, почему-то нашёл пентаграмму, — скучающим тоном сообщил принц Антуан.
Дознаватель вновь бросил на меня взгляд, но кроме страха я не почувствовала ничего. Видно, сейчас он не использовал ту неизвестную силу, которая только что едва не вышибла из меня дух.
— Она сохранилась?
— Уничтожена. Но была тут, все это видели. Нарисована кровью, — сказал маркиз. Он вернул себе напыщенный вид, но покрасневшие кончики ушей выдавали нервозность.
— Ведьма не может рисовать по памяти, — сказал дознаватель. — Для колдовства ей нужна книга.
— Та самая, которую вы якобы нашли и сожгли?
— Вы в чём-то обвиняете меня, мой принц? — голос Дэбрэ стал ещё холоднее.
— Только в том, что вас наверняка обманули. Настоящую книгу она от вас утаила. Вот доказательства, — принц указал на пол перед собой, старательно вытертый сапогами и выглядящий ещё грязней и ужасней, чем прежде. — Поэтому мы и вызвали вас, как только увидели непотребство.
— Я получил приказ явиться сюда час назад.
— Это верно. Боги нам благоволят, соединяя пути нужных лиц в одном месте. — Принц достал кружевной платок, тщательно вытер руки. — Завтра ведьму казнят, как и объявлено, а до тех пор — делайте, что хотите, но добудьте мне её настоящую книгу и имена сообщников. Очевидно же, что кто-то сюда книгу принёс. Имена, Дэбрэ, и книга — вот, что я жду получить от вас уже утром.
«Завтра ведьму казнят». Он произнёс это с такой уверенностью, окончательностью вынесенного приговора. Для него я уже была мертва, он говорил обо мне словно о вещи, без капли жалости — он, скучая, лениво, обсуждал мою смерть.
