Постепенно ходить на косогор перестали. Продукты в доме еще были, выручали куры которые хорошо неслись и яблоневый сад. Но в этом году яблони плохо уродили. Урожай моркови, репы и капусты тоже был небольшим, так как засуха свирепствовала почти все лето. С соседнего села приехали родственники и оглядев по хозяйски хоромы кузнеца, заявили, что пропавшие родители им задолжали, так как брали денег взаймы на ту злополучную ярмарку. Матвейка пробовал возражать, но дядька Макар больно скрутил ему ухо и пригрозил позвать пристава, чтобы отправить все "кузнецово отродье", как он выразился в приют. Танюша, была нрава кроткого, безответного, она со слезами просила брата не лезть на рожон и не спорить с дядькой Макаром и теткой Нюрой. Она скоро выйдет замуж за своего Яшеньку, а он конечно же позаботится о их семействе, ведь он ее так сильно любит.
Куры которые не успели укрыться в кустах, были пойманы и под громкое, возмущенное квохтанье засунуты в мешки. Свободолюбивый петух, долго не сдавался, но огромные руки дядюшки скрутили ему шею. Девочки громко рыдали глядя как их звонкоголосый любимец, безжизненно замер на соломе, которой было устлано дно подводы. Красный гребешок неподвижно лежал в луже такой же красной крови.
Мешки с крупами, невеликий урожай овощей тоже были уложены на подводу. Дядька Макар морщась от громкого рева детей, тяжелой тушей взгромоздился поверх отобранного добра и звучно щелкнув кнутом покинул просторное подворье. Тетка Нюра, стыдливо пряча глаза так и не повернулась чтобы сказать племянникам прощальные слова.
Когда звуки громыхающей на кочках телеги смолкли, дети стали звать остатки куриной гвардии. Робко вытягивая шеи на их призыв из кустов показались три уцелевшие курицы. В погребе и амбаре значительно прибавилось пустого места, да вот незадача - ставить туда было нечего.
Но беда как известно, одна не ходит. Любит она нападать коллективно, организованно. Жених Танюши, то каждый день приходил, а то уже как месяц носа не показывал. Она его ждала, прихорашивалась каждый вечер. В толстую косу цвета лунного золота вплетала голубую или алую ленту. Пальчиком приглаживала соболиные брови, подводила сажей из печи, огромные словно два голубых блюдца глаза, покусывала белыми зубками, пухлые губки. Поправляла складки на новой нарядной юбке и замерев садилась возле окошка, грозно прикрикнув на шумевших детей.
В тот вечер жених Яков, пришел поздно. Танюшка радостно выпорхнула ему навстречу. Ее долго не было, дети уж и спать легли, но Матвейка не ложился, чутко прислушивался, не вернулась ли со свидания сестрица. Вот тихонько скрипнула дверь, Танюшка шаркающей походкой прошла в чулан. Матвей поразился как она выглядела. Густая коса растрепанная, голубая лента развязалась и тихо сползла зацепившись за лавку. Кофточка, которую Танюшка всегда заботливо вешала в шкаф, была разорванная на груди, из под висевших лохмотьями синих лоскутов выглядывала бело-розовая, пышная грудь. Мятая юбка кривым шлейфом волоклась следом подметая недавно вымытый пол.
Матвей похолодел, он был деревенским подростком и быстро понял, что может означать такой неприглядный вид его сестрицы.
- Таюшка! Ты, что это себе позволяешь! Если у тебя свадьба скоро будет, так значит и себя блюсти не надо? - он решительным шагом направился в чулан.
Сестра стояла, замерев посреди маленькой комнатки, где по стенам на вбитых гвоздях висели веревки, старая одежда, и всякий скарб нужный в хозяйстве.
- Свадьбы не будет... Яшенька на дочке лавочника, косоглазой Стешке женится... - прошелестела безжизненным, тихим голоском Танюшка. - А меня видишь как на прощание, против моей воли приголубил? - она резко повернулась к брату и Матвей отшатнулся от ее безумного взгляда.
Он решил отступить, пусть Танюшка поплачет, а завтра поутру они с ней решат как дальше жить. Мальчишка прошел в горницу и сел за стол стоящий посредине комнаты и накрытый белой скатертью, на которой цвели жарким цветом маки, вышитые трудолюбивыми, родными руками матери. При воспоминании о родителях, непрошенные, горькие слезы закапали из его синих глаз на красно-черный узор.
Время шло, а Танюша из чулана не выходила. Внезапная мысль заставила вскочить парнишку с насиженного места. Он рывком открыл крепкую дверь и замер от ужаса увидев прямо перед глазами блестящие, железные крючочки на новых ботинках сестры. Мгновенно оценив обстановку, схватил старый серп висевший на стене и залез на высокий, узкий сундук. Веревку пересек с первого раза, подхватил падающее тело сестры. Откуда и сила взялась в худом, мальчишечьим теле!
Он на руках отнес сестру в горницу.
- Танька! Танечка! Открой глаза! - разнесся по дому его отчаянный крик. Из спальни показались заспанные, испуганные девочки, они жались в углу возле лавки и с ужасом наблюдали за братом и сестрой. Двенадцатиленяя Катя, десятилетняя Зина, девятилетняя Лиза и пятилетние близняшки Анечка и Машенька сначала сдержанно, скупо всхлипывали, но затем подняли громкий рев.
Дальше этого эпизода память меня уже не подводила. Вот уже месяц я живу в доме кузнеца и пытаюсь прокормить всю эту ораву. Сейчас прислушиваясь к треску поленьев в печи, наблюдаю за бойко работющими деревянными ложками детьми. За это время, которое я провела в теле Танюшки мои мысли и привычки круто поменяли курс. Наверное теоретик исторического материализма, бородатый Карл Маркс, был полностью прав - "Бытие определяет сознание." Если раньше в свою бытность Татьяной Адамовной, я вызывала к себе повара чтобы отругать за недосоленный суп Буйабес-Империал, в который входили около сорока сортов морской рыбы и морепродуктов, то теперь с удовольствием поглощала жидкую затируху, которую готовила из жалких остатков муки. С ужасом понимала, что зиму на таких скудных припасах мы с детьми не перезимуем. По весне заявятся родственники, похоронят высохшие трупики и заживут в добротном доме кузнеца.
Конечно допустить подобного я не могла. Удивительно с того самого момента кода меня целовали и слюнявили новоиспеченные сестрицы, я привязалась к этим детям и успела их полюбить. Ведь они меня любили искренне и я в ответ начала испытывать к этим ласковым девочкам и рассудительному мальчишке такую же душевную любовь и привязанность.
Глава третья. Старые привычки в новом мире. Или исправит ли горбатого могила?
Дети давно спали. Даже хозяйственный Матвей, чисто вымыв полы из добротных, толстых досок на кухне и принеся кучу дров к печи, сейчас завернувшись в лоскутное одеяло сладко сопел на широком сундуке, что стоял возле теплой стены.
Сидя за круглым столом в горнице, я задумчиво перебирала колоду карт которую смастерила из старой, амбарной книги. Коротать длинные, зимние вечера полуголодным детям было непросто. Если старшие девочки все понимали, то пятилетние Аня и Маша постоянно заглядывали в пустую кастрюлю после скудного ужина.
Лучше всего у меня в жизни получалось играть в карты, этим я и воспользовалась чтобы отвлечь детей от постоянных мыслей о еде. Наши вечера теперь проходили весело. Проигравший должен был потешно кукарекать, гавкать или мяукать или прыгать на одной ноге вокруг стола под наш громкий смех. Умаявшись дети ложились спать, чтобы начать утро с одного, единственного вопроса, - "А, что у нас сегодня на завтрак?"
На завтрак, на обед и ужин у нас был редеющий с каждым днем супчик. Так продолжаться дальше не могло. И вчера я решила сходить на разведку в городок. Одела шубейку из заячьего меха, на голову повязала синюю шаль с красивым узором. Она очень выгодно подчеркивала темно-голубые глаза, нежный румянец щек и кудряшки вокруг лба цвета лунного золота. Такого же необычного цвета толстая коса с голубой лентой, шелковисто и упруго прыгала из-под синей бахромы шали.
Матвея заставила надеть отцовский, парадный полушубок из белой овчины. Конечно он был ему еще великоват. Хоть ростом Матвейка был высок и кисти рук у него были уже почти мужские, большие и тяжелые,но худая, длинная шея и такие-же худые плечи выдавали в нем мальчишку-подростка. Но нахлабучив ему меховую шапку, я сделала вывод, что для моего замысла он выглядит достаточно взросло. К тому же мне было очень важно, чтобы люди думали, что дела у семейства пропавшего кузнеца идут не так уж и плохо.
