Сильнее смерти - Салма Кальк

— Мы лишились разума, — пробормотал он.

Ничего видеть не хотелось. Потому что сейчас она скажет, что он оскорбил её… или что-нибудь ещё, такое же меткое.

— Не говорите так, пожалуйста, — тихо прошептала она.

И коснулась кончиками пальцев его щеки.

Уф. Значит, можно и посмотреть. Вот кто бы сказал, что на него так разрушительно подействуют эти прозрачные глаза, эти бледные губы, а брови с ресницами у неё, оказывается, вовсе бесцветные, и кожа тоже — очень светлая, как будто её обладательница вовсе на солнце не бывает. Знатная дама, куда деваться.

Он дотянулся губами до её щеки, виска, того места, где возле уха были мягкие завитки волос. Слов не было, не было — и быть не могло.

— Почему я ничего о вас не знаю? Я знаю всех выдающихся обладателей… нашей силы, — требовательно спросила она.

— Наверное, потому, что во мне нет ничего выдающегося? — улыбнулся он.

Всё же, ни происхождение, ни род занятий никогда не мешали ему заполучить понравившуюся девицу. Амулет, слава господу, работает, вреда он никому не причинит — чего себя сдерживать? Но сейчас…

— Неправда, есть, — улыбнулась она в ответ. — Я вижу.

Марселя угораздило родиться от случайной встречи вдовы торговца тканями с местным колдуном.

Тот колдун был почти мифической личностью — все знали, что он существует, знали, в каком месте окрестного дремучего леса живёт, и очень хорошо представляли, с чем следует к нему идти и как обращаться — но никто, ни одна живая душа, не мог рассказать никаких подробностей о встрече с ним. Ни — как он выглядит, ни — как смотрит, ни — какой у него голос. Поэтому когда матушка в пылу ссоры обозвала маленького Марселя колдовским отродьем и велела проваливать к отцу, он сначала не понял, о чём вообще разговор — потому что она отродясь о колдуне не упоминала, никак — ни предметно, ни случайно. Старший брат Симон тогда прямо репьём к матушке прицепился — а чего это малой у нас колдовское отродье, вроде с виду — обычный, ни в чём совсем уж странном замечен не был. Мать обоих половником побила да со двора прогнала — не морочьте, мол, голову, не ваше дело — они и пошли. Симон был сильно старше, ему уже сравнялось восемнадцать, совсем взрослый, он вовсю в лавке работал, да и своих дел хватало — припустил по улице, только и видели его. А Марсель крепко задумался.

Чего это на него матушка взъелась — ну подумаешь, чашку разбил, вроде ж ещё есть в доме чашки, и чего говорить-то сразу про отродье. И про то, что был бы нормальный — то хватило бы ловкости ничего не бить, и был бы магом — тоже была бы в хозяйстве польза. А вышло — не пойми что. И не маг, и не нормальный мальчишка, вечно голову заворотит в окно и смотрит, будто есть там что-то, всё равно что спит на ходу, и соседские мальчишки с ним играть не хотят, говорят — дурак. Если честно — играют, конечно, но в игре Марсель вечно то враг, то еретик, то разбойник какой — маленький ведь, и победить его — дело нехитрое. Наверное, и вправду дурак, раз соглашается. Но как не соглашаться, дома весь день сидеть, что ли?

Ну, бывает, что смотрит в угол или в окно, но он тогда чувствует — там что-то есть. Кошка дворовая тоже, бывает, в угол смотрит, даже если мышь и не скребётся, а сидит, затаившись. Вдруг Марсель тоже способен какую мышь учуять, или ещё кого?

Для шести лет мыслей в голове было многовато, но — уж чего-чего, а этого добра всегда хватало, Марсель не жаловался. Поэтому пошёл он по улице, куда глаза глядят и куда ноги несут, и сам не понял, как добрёл до городских ворот.

Городок Сюр-Экс был невелик, находился вдали от главных торговых и прочих путей королевства, и даже городская стена местами разваливалась — после того, как в прошлом месяце с неба неделю лило без единого просвета, много где и много что размыло. И были участки, где никакого дома к стене не пристроили, которые как раз или дождём размылись, или сами посыпались, и городские мальчишки их, ясное дело, знали. Не через ворота же в лес ходить, право слово?

В лес ходили за грибами, за ягодами, кто постарше — охотились помалу, но охотиться нужно было с умом — как-никак, земля сеньора, светлейшего герцога Вьевилля. Не то, чтобы он особенно лютовал, ему, наверное, и вовсе дела не было до городка Сюр-Экс и его окрестностей, он — большой человек, военачальник, всегда на войне. Но кто их знает, сеньоров, что у них на уме, и у их управляющих — особенно, поэтому охотиться следовало с осторожностью. Это Марсель слышал как раз таки от соседских мальчишек — не всегда они его прогоняли, могли и потерпеть.

Ещё в лесу играли в осаду Ле-Вьевилля, случившуюся лет сто назад, или даже больше, во время большой войны, о которой рассказывал священник местного прихода, сам человек грамотный, и пытавшийся научить грамоте окрестных детей. И хоть матушка и заставляла Марселя ходить учиться — как потом в лавке-то работать, неучу? — но в лесу было стократ интереснее. На полянке между высокими дубами построили крепость — из упавших лесин и гибких веток, и небольших пеньков, и что ещё можно радом найти. И делились — кто защитники, кто враги. Марселя обычно определяли во враги — потому что непонятный, и вообще мал ещё, героев играть.

Но в тот памятный день он перелез через стену, добежал до леса, прошёл мимо крепости — там и не было никого. И побрёл дальше — по тропинке, сам не зная, куда. Очень уж не хотелось идти домой — не понравилось ему быть колдовским отродьем, а рука у матери тяжёлая, это все знают — и оба сына, и работники в лавке, и домашняя прислуга, все четверо.

Марсель шёл-шёл по лесу, а тропинка всё не кончалась. Он говорил себе — ещё немного, ещё до того вот дерева, до куста с белыми ягодами, до большого муравейника. А