— Раздевайся, — велел один из моего «почетного эскорта». На его чисто выбритом, не самом приятном лице появилась ухмылочка. — Или помочь?
Я отвернулась от неприятного типа и быстро сняла костюм. Надеюсь, не нужно раздеваться полностью? К счастью, так и оказалось. Пока меня правильно укладывали на кушетке и фиксировали тело ремнями, врач что-то настраивал на инфо-панели.
Я считала собственные вдохи и думала об отвлеченных вещах, но когда что-то опустилось ко мне и зловеще защелкало, все мысли вылетели из головы, и мной завладел панический страх.
— Не дергаться! Не говорить! Не дышать! — приказал врач; его приказной тон напугал меня до полусмерти, а трипанофобия разогнала сердцебиение до невероятного ритма.
Пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет не игла и не нечто подобное!
Это оказалась игла.
Я все-таки дернулась, да так, что врач выругался. Укол пришел в местечко чуть ниже шеи; боль была яркой и непереносимой всего секунду-две, а потом сгладилась до переносимой.
— Не дергаться! — повторил садист… то есть врач, и запустил установку снова.
О нет! Еще раз?!
Кажется, на несколько секунд я потеряла сознание; когда эти слепые мгновения прошли, щелкать надо мной перестало, а неведомый прибор поднялся. Ремни разжались, и я тут же инстинктивно приподнялась на кушетке, ища путь к бегству.
Врач встал со своего места, пресекая побег, полюбовался на мою спину и объявил:
— Имплант поставлен. Больше никого сегодня не приму, ясно?
— Не нервничай, док, эта последняя.
Я дрожащими руками надела костюм, при этом и врач, и охрана смотрели на меня — врач удивленно, а охрана весело. Мне все еще не удалось выровнять дыхание, и холодный пот выступил на теле.
— Боишься укольчиков? — осведомился один из охраны.
Я пропустила его слова мимо ушей и без разрешения села на ближайший табурет. Пока я приходила в себя, имплант активировали, и теперь система устанавливала с ним связь. Когда связь установилась, раздраженный врач выпроводил нас из кабинета.
Наконец! Все, что угодно, только не врачи, только не уколы!
Чем дальше мы отходили, тем сильнее я себя корила — за мурашки, за бледность, которая, несомненно, залила мое лицо, за дрожащие колени и за бешеный пульс. Взрослая уже, не девочка, а до сих пор до потери сознания боюсь уколов. Определенно, мне надо решать эту проблему!
Занятая размышлениями об этом, я не заметила, как мы вышли из лабиринта коридоров и оказались у дверей. Открывшись, они выпустили нас наружу, на свежий воздух. Тяжелая капля упала прямо на мои губы; я машинально облизнула их и задрала голову.
Небо над нами хмурилось, под завесой дымчатых облаков невозможно было разглядеть ни звезду, вокруг которой обращается Хесс, ни спутники. Еще одна капля тяжело приземлилась на мое плечо, за ней другая. Начался дождь, сильный и стремительный. Не желая намокнуть, моя охрана поторопилась оказаться под крышей аэро-площадки. На бегу показав дежурившему на площадке мужчине пропуск, они выбрали первый попавшийся аэрокар и затолкали меня в салон.
Мы оказались в салоне как раз вовремя: дождь превратился в ливень, такой мощный и шумный, какой бывает только в тропиках. Мой «почетный эскорт» решил, что ливень лучше переждать на площадке. Тот тип, который спросил меня про страх уколов, развернул свое кресло так, чтобы видеть меня.
— Что такая хмурая, детка? — глумливо спросил он. — У нас на Хессе не так уж плохо. Особенно тем, у кого хорошенькие личики. Дадено уже подкатывал к тебе?
— Заткнись, Тай, — осадил его коллега.
— А чего я такого сказал? Всего лишь дал понять девушке, что у нас тут вполне сносно живется…
— Заткнись, сказал!
Тай заткнулся, слепив при этом обиженную мину, и отвернулся от меня.
Снаружи шумел дождь, тихо жужжали двигатели, обстановка располагала ко сну. Я сидела на своем месте, зевая, и все еще не могла поверить, что происходящее реально, что я действительно на трудовой планете, и что во мне контролирующий имплант. Как странно: моя жизнь полетела в пропасть, а я до сих пор этого не осознаю и ничего толком не чувствую, словно последние месяцы сплю.
Что ж, я только рада тому, что ничего меня не трогает и не задевает (за исключением уколов). Пусть мое пребывание здесь будет продолжением этого долгого сна. А когда я проснусь, все снова будет хорошо.
Я дремала во время полета, зевала, когда меня вели в здание, которое станет моим домом на ближайшие несколько лет, и практически спала с открытыми глазами, пока возбужденная женщина со сложным именем показывала мне, где моя кровать, где столовая, где душ, и рассказывала, как здесь, в жилом корпусе для арестантов, все устроено. Она говорила так много и так быстро, что ей не хватало дыхания, и она постоянно перемежала фразы быстрыми вдохами.
— … Хесс — это не тюрьма, здесь порядки куда проще и свободы больше, ну, ты знаешь, да? Персонал нормальный, есть лапушки и добрячки, к ним всегда можно с вопросом или жалобой подойти, а есть злюки, высокомерные задницы, но они особо не тиранят. Вообще хорошо у нас, если не думать, что мы здесь все здесь по статье сидим… Статья, кстати, десятая, «Незаконно использование эо» — ты знаешь ведь, да? Конечно, знаешь, мы все здесь по ней загремели! — словоохотливая женщина рассмеялась так же, как и говорила — быстро и суетливо — и, резко оборвав смех, спросила: — Новоприбывших обычно встречает кто-то из надзирателей, не помню, кто сегодня на смене. Ты почему не с ними?
— Замначальника колонии хотел меня видеть.
— О-о-о, — протянула болтушка и начала выпытывать, зачем он меня хотел видеть и что говорил. Я обошлась общими фразами, зевнула, и она отстала, чтобы продолжить извергать словесный поток: — Большинство арестантов на работе сейчас, поэтому здесь так тихо, а вот к ужину в здании все будет гудеть и звенеть, обещаю! Ты со всеми быстро перезнакомишься; у нас особенное поселение, тут сплошь все психокинетики разных рас. Контингент, я тебе скажу, просто космос, такого разнообразия «экспонатов» и в музее не найдешь! Все та-а-акие интересные! Есть даже звезда реалити-шоу, представляешь? Ты его увидишь, он такой шикарный, умереть не встать, но молчаливый чего-то, наверное, стресс, не отошел еще, он только в том месяце попал сюда!
Я зевнула очередной раз и спросила:
— Почему на тебе желтый костюм, а на мне красный?
— Все новенькие носят красные костюмы, чтобы надзиратели были настороже — новенькие же все взвинченные или подавленные, к ним особое внимание нужно. Еще красные носят провинившиеся. Все остальные в желтых ходят. Главное вот что запомни: у нас тут по имени можно только между собой, а всем остальным называть номер.
Ну, тебе это все еще объяснят, наверное… У тебя волосы такие красивые, этой свой цвет или нет? Ты чистокровная лирианочка или метиска?
Я пожалела, что нахожусь не вместе со всеми новенькими, и что в курс дела меня вводит эта говорливая птичка. Но эта она одолжила мне расческу, чтобы я смогла более-менее привести в порядок свои волосы, после гигиенизатора превратившиеся в патлы. Я хотела ответить ей, но «Птичка» посмотрела куда-то мне за спину и побледнела.
Я оглянулась и увидела светловолосого мужчину в форме. Он шел в нашу сторону; я инстинктивно попыталась сфокусироваться на нем и разглядеть узоры энергий. Ах да, мне же поставили блок эо…
Наверняка он прошел бы мимо, не заметь моей попытки его изучить. Встав перед нами, он посмотрел в мое лицо — долго и внимательно.
— Номер, — налюбовавшись на меня, спросил субъект в форме.
— Номер?
Мужчина шагнул ко мне, и я в очередной раз тоской подумала о том, что мои способности заблокированы. Высокий уровень эо всегда придавал мне уверенности, дарил ощущение силы и значимости.
— Она новенькая, товарищ старший надзиратель, — ожила Птичка. — Только прибыла, и еще не…
— Почему ты не в общей партии? — обратился ко мне старший надзиратель.
— Меня сразу повели к заму начальника колонии.