тем более явственно менялся пейзаж – световой день становился длиннее, горы сменились равнинами, леса стали гуще, а воздух – теплее. И только когда мы проезжали через Элленхейм, на нас снова повеяло холодом.
Город, всё еще остававшийся официальной столицей Нерландии, уже много лет словно находился в самом центре полюса холода – с тех самых пор, как остановилось сердце короля Асманда. И хотя я видел всё это уже много раз, было немного жутко проезжать мимо насквозь промерзшего замка прежней королевской династии – теперь уже заброшенного, нежилого. Даже самые преданные слуги давно покинули это место, и издалека некогда прекрасный замок был похож на глыбу льда.
– Жуткое местечко, отец, – Вегард тоже поежился.
С этим было трудно не согласиться, но мне совсем не хотелось говорить на эту тему, поэтому я предпочел просто молча кивнуть. Но сын попридержал коня, стараясь держаться рядом.
– Надеюсь, ваше величество, вы не собираетесь выполнять обещание, данное сумасшедшей старухе?
Я нахмурился – даже сыну я не мог позволить отзываться так о той, кому мы были обязаны слишком многим.
– Не забывай – ты говоришь сейчас о покойной королеве Катарине. Именно благодаря ей я стал королем Нерландии.
– Временным королем, – уточнил Вегард, всем своим видом показывая, насколько удручала его эта мысль. – И разве лучше будет для Нерландии, если на престол взойдет тот или та, кого никогда не готовили к подобной роли? Что станет со страной в столь слабых руках?
– Зато в нём или в ней будет течь кровь Эрлунгов, – возразил я. – И он или она наверняка будут сильными магами – каким был и сам король Асманд, и его так и не признанная королевой Катариной жена Эллен. И только возвращение подлинного наследника Эрлунгов сможет вернуть Элленхейм к жизни.
– А если не вернет? – спросил сын. – Что, если всё окажется напрасным, и мы откажемся от короны в пользу человека, который своими неумелыми действиями ввергнет Нерландию в хаос?
Ровно такие же мысли приходили в голову и мне самому, и хотя я пытался прогнать их от себя, они возвращались снова и снова. Но поддаться им значило бы предать не только королеву Катарину, но и себя самого.
И я снова, уже в который раз сказал себе – я найду в Терции сына или дочь короля Асманда, а там будь что будет.
Глава 3. Кайса
Во дворце вовсю готовились к приему гостей – начищались до блеска медные рукояти дверей и столовое серебро, мылись хрустальные подвески на люстрах, расстилались в коридорах и на лестницах новые мягкие ковры.
Нерландцы уже больше двадцати лет не бывали у нас в Терции – отношения между нашими странами прекратились внезапно и не по нашей вине, и для того, чтобы наладить прежние пусть и не слишком добрые, но хотя бы нейтральные отношения, потребовалась смена королевской династии у соседей.
– Интересно, какие они? – с волнением спрашивала Мэрит. – Танцуют ли те же танцы на балах, что и мы? Любят ли такую же, как мы, музыку?
Музыку Мэрит любила больше всего на свете. У нее был тонкий слух, и она прекрасно играла на арфе. Матушка говорила, что еще в детстве, когда сестре первый раз дали в руки музыкальный инструмент, она сразу заиграла на нём так, что послушать ее собрался весь дворец.
– Ты хочешь знать, какие они? – откликнулась Вилма. – Грубые, бородатые, круглый год одетые в звериные шкуры. И живут они не во дворце, а в пещере. И уж, конечно, музыку не слушают вовсе.
Мэрит сразу помрачнела, а я, посмотрев на Вилму, укоризненно покачала головой. Ох, и любит она рассказывать сказки! И откуда только что берется в ее хорошенькой головке?
Вилма рассмеялась и закружила Мэрит по комнате. Остановились они только тогда, когда стоявший у окна манекен из папье-маше, на котором висело недошитое платье Алды, от их дикой пляски упал на пол.
Портнихи уже который день трудились, не покладая рук, и всё равно еще не все наряды были готовы. Каждой из нас нужно было не одно новое платье, а как минимум три – для встречи гостей, для Большого королевского бала, открывающего сезон зимних празднеств, и для вечера по случаю помолвки одной из нас. А в том, что помолвка состоится, папенька почти не сомневался – где же еще его высочество найдет таких умниц и красавиц как мы?
Эта возможная помолвка с нерландским принцем свалилась на нас как снег на голову – совершенно неожиданно. Месяц назад папенька просто объявил нам за ужином, что получил от венценосного соседа письмо, в котором тот сожалел о разрыве дипломатических отношений между нашими странами и сообщал, что готов сделать шаг нам навстречу.
– Нерландия открывает свои границы? – спросила тогда Грета. Она, каким бы странным это ни было для королевской дочери, была искусной поварихой и давно хотела посетить нашего северного соседа, дабы пополнить книгу кулинарных рецептов.
Отец кивнул.
– Да! И не только это! Его величество предлагает укрепить союз между нашими странами самым действенным способом – брачным союзом между его сыном и одной из моих дочерей.
Он оглядел нас с довольной улыбкой, наслаждаясь тем впечатлением, что произвели на нас его слова.
– И которая же из нас это будет, папенька? – тихо спросила Алда.
Но на этот вопрос ответить он не смог.
– Всё решится, когда его величество с сыном уже прибудут сюда. Кто же может знать, которая из вас придется принцу по сердцу?
Стать принцессой, а потом и королевой соседней страны было так заманчиво, что у нас у всех заблестели глаза. Нерландия была богата залежами драгоценных камней, пушниной и дарами моря. Вот только принц был один, а нас – семеро!
Поэтому за столом воцарилась напряженная тишина, которая через несколько мгновений была разрушена звонким голосом младшей из моих сестер – Элины:
– Конечно же, его высочество выберет меня! Разве может быть по-другому?
Она была не только самой младшей, но и самой красивой из нас. Тонкая, с длинными вьющимися золотистыми волосами она казалась солнечным лучом, который освещал всё, к чему бы ни прикасался. И именно она всегда была любимицей отца – пусть он, к его чести, всегда пытался это скрывать.
Но сейчас ни одна из нас не готова была ей уступить. Здесь каждая была только на своей стороне.
– Впрочем, – важно сказала Элина, – если он окажется некрасив, я, пожалуй, уступлю его вам.
Тут она не выдержала и рассмеялась. А следом за ней рассмеялись и мы. Всё-таки друг друга мы любили куда больше, чем какого-то чужестранного принца.
