знал, кто я такая.
— Он должен быть очень пьян, чтобы забыть об этом.
— Он выглядел так; ты видел его с другими женщинами. — Я оглянулась через плечо. Уоллис, спотыкаясь, уходит с одной из танцовщиц.
— Спасибо, что не была слишком строга к нему, Флор. — Флор — сокращение от Флориан. Это прозвище используют только мой брат и мама. — Просто так бывает в ночь перед Кровавой Луной.
— Должны ли все охотники быть пьяны до такой степени, чтобы это могло помешать им охотиться завтра? — Я вскидываю брови. Дрю повторяет движение. Мы почти одного роста и схожего телосложения. У нас одинаковые черные волосы и глаза, как у нашей матери. Смотреть на него — все равно что смотреть в зеркало и видеть более мужественную версию себя.
— У нас есть время до заката, чтобы покормить наши головы и желудки, а также эликсир охотника, который нам поможет. Никакая боль второго дня не может быть сильнее эликсира.
— Завтрашний день не похож на обычную охоту.
— Никто не знает этого лучше нас, — говорит он с ноткой суровости.
Я пожимаю плечами, чтобы не спорить дальше. Дрю пропускает это мимо ушей. Мы вошли в кузницу бок о бок.
Кузница — одно из самых больших зданий Деревни Охотников, расположенное немного в стороне от остальных строений, сложенных из булыжника и теснящихся друг к другу, как слишком много зубов во рту вампира. В отличие от других соломенных крыш, крыша этого дома шиферная, как и у крепости. Деревянные навесы закрывают фасад, приветствуя нас внутри. В центре всего — кузница, от нее тянутся деревянные столы. Обычно на них лежат инструменты и клинки. Но сегодня они заставлены едой и флажками.
Это центр Деревни Охотников, ведь работа кузнеца в какой-то момент нужна всем, и сегодняшний вечер — не исключение.
Пивовар принес бочонок эля и откупорил его. Вокруг собрались фермеры, потягивающие плоды своих трудов. Мельник рассказывает сказки детям, которые засиделись допоздна. А под грохот всего этого бьется сердце Деревни Охотников — матрона-кузнец, щит Деревни Охотников. Моя мать.
Молот матери ритмично поднимается и опускается. Ее темные волосы выбились из туго заплетенного на затылке пучка и прилипли к лицу. Даже сейчас, поздней ночью перед Кровавой Луной, мы продолжаем работать. Нам еще многое предстоит сделать.
— Кстати, с кем это ты разговаривал? — спрашиваю я Дрю, когда мы пробираемся сквозь толпу сплетничающих старейшин.
— Когда?
— Раньше. Вон там. — Я жестом показываю в сторону поворота. Кто бы ни была эта девушка, она не стала дожидаться возвращения Дрю.
— Я сегодня разговаривал со многими людьми, тебе придется уточнить. — Он прекрасно понимает, о ком я говорю, но ведет себя тупо.
— Хорошо, храни свои секреты. Но если я видела, то и Мать тоже, и я могу пообещать, что тебе будет труднее уклоняться от ее вопросов.
— Это просто женщина, ничего серьезного. — Дрю потирает затылок.
— Мать в тебя вцепится, если ты будешь продолжать это «ничего серьезного» с каждой дамой в деревне. — Я опускаю ведро в кузницу и подсыпаю немного угля, переходя к работе с мехом, чтобы снять прилив разочарования. Дрю может трогать, танцевать и чувствовать все, что захочет. Но я... Я натягиваю мехи еще сильнее.
Мама бросает на меня оценивающий взгляд и тут же возвращается к разговору с кожевником. Что бы они ни обсуждали, это должно быть важно, потому что выражение лица у нее суровое. Может быть, что-то не так с последней партией кож, которую мы отправили охотникам на завтра? Я мгновенно пытаюсь вспомнить каждую застежку и пряжку, каждый палантин и иглу. Неужели я, сам того не подозревая, вбил в металл какой-то дефект?
— У меня нет жалоб ни от кого из тех, с кем я был. — Дрю пожимает плечами. — Со временем я остепенюсь, когда решу.
— Наверное, здорово просто решать, когда хочешь быть с кем-то или заключить с ним брак, — пробормотала я себе под нос. Я могла бы смириться со своей ролью в Деревне Охотников в окружении всех остальных. Но Дрю — единственный человек, перед которым мне не нужно быть изящной.
— Мне не следовало так выражаться. Прости, Флор.
Я качаю головой и вздыхаю, пытаясь снять напряжение с плеч.
— Это правда.
— Но, возможно, ненадолго.
Мое сердце учащенно забилось.
— Что ты имеешь в виду?
— Я расскажу тебе позже.
— Но...
— В обычное время.
— Ничего нормального в этой ночи нет, — шиплю я. Наши голоса понизились до шепота. Я не могу поверить, что он говорит о нашей полуночной тренировке в присутствии стольких людей. — Посмотри, сколько здесь людей; мы не успеем...
Я не успеваю закончить, потому что узнаю, почему Дрю так уверен, что нам удастся уединиться.
В кузнице наступает тишина. Даже молот Матери умолк, когда она положила его на наковальню и погрузила железо, которое она обрабатывала, в почти белые угли, которые я разожгла в кузнице. Все взгляды обратились к силуэту в дверном проеме, очерченному розоватой, гноящейся луной.
Этот суровый и грозный мужчина — Давос, мастер охоты, человек, без которого наш мир погиб бы.
Его одежда сшита из тончайшего бархата. Редкий материал, который может достать только сам мастер охоты. Его руки сложены на трости, украшенной серебряной головой ворона — такой же, как у большой птицы, сидящей на его плече. При виде ворона у меня по позвоночнику пробегает холодок.
Черные глаза мастера охоты.
Так называют эту птицу горожане. У нее есть имя, Дрю мне его однажды сказал. Но я его быстро забыла. Имя было таким же неуютным, как и взгляд птицы. Подходящее имя, которое звучит как пронзительные крики и острые гвозди по камню.
Старые предания гласят, что ни один мастер охоты, начиная с самой крепости, тысячи лет, не обходился без ворона. Когда умирает мастер охоты, ворон взлетает в небо. А когда приходит время маскировать нового мастера-охотника, ворон снова садится к нему на плечо. Некоторые утверждают, что с момента закладки первых камней кузницы ворон был одним и тем же для каждого мастера охоты. Дрю говорит, что ворон настолько почитаем в крепости, что именно он обычно выбирает следующего мастера охоты из достойных кандидатов. Другие жители деревни считают, что это существо — древний бог в облике зверя, защищающий Деревню Охотников от вампиров.
Если это и правда, то древний
