их руках.
По телу снова прокатывается волна липких мурашек, а в животе начинает противно тянуть от страха.
Оглядываюсь и не понимаю, как нам проскочить к конюшне незамеченными. Здесь лишь тонкие голые деревца.
За спиной раздаётся хруст. Испуганно оборачиваюсь. Сэлли приподнимает подол, показывая, что наступила на ветку.
Прикладываю к губам указательный палец. Тсс… Сэлли едва заметно кивает и превращается в живую бледную статую.
— Сай, а ну, поди проверь, что там.
Нет. Не нужно проверять. Пожалуйста, не нужно…
Слышатся шаги, и меня захлёстывает паника. Отсюда некуда бежать. Здесь негде прятаться. Стоит кому-то заглянуть за угол… и мы пропали.
— Каар!
Огромный ворон срывается с ветки и проносится мимо нас чёрной тенью.
— Ка-а-ар!
Тяжёлые шаги замирают.
— Да чтоб тебя, мерзкая птица! — недовольный бас рядом с нами.
— Что у вас? — раздражённый голос Ходрикуса.
— Вот ждём, господин. Из кухонной двери пока никто выйти не пытался.
— Ломайте её. Парадные двери слишком прочные.
Тяжёлые шаги удаляются.
Слышится новая череда глухих ударов.
Треск дерева.
— Найдите обоих паршивок и притащите ко мне! — холодно чеканит Ходрикус. — Видят боги Варрлаты, я хотел быть добрым, но девок придётся воспитывать…
Довольное улюлюканье мужиков и обрывки глумливых выкриков растворяются в мрачном нутре особняка.
— Раз… Два… Три… Четыре… Пять… Лоривьева, я иду тебя искать!
Ева
Выглядываю из-за угла. Снаружи никого не осталось.
Новая вспышка молнии.
Раз. Два. Три…
Хватаю Сэлли за руку, и мы под раскаты грома со всех ног бежим в сторону конюшен.
* * *
Нам удаётся.
Старенькая повозка удаляется всё дальше от родового имения, оставшегося мне в наследство в этом мире.
Мы сидим на соломе, поджав под себя ноги, и прислушиваемся ко всем подозрительным звукам, опасаясь погони.
Если нам повезёт, то Ходрикус ещё не скоро догадается, что мы сбежали. Пока он играет в прятки в нашем особняке, мы успеем оказаться достаточно далеко.
Чтобы запутать следы, приходится ехать сначала на запад, а проехав несколько деревень, развернуться и съехать на восточный объездной тракт.
Мы останавливаемся на ночлег в сельских тавернах, но не покидаем повозку. Приходится спать, зарывшись в сено. И только Мирко я даю монеты, чтобы он снял себе комнатушку для сна.
Если кого спросят: “Видели ли здесь двух девиц? Рыжую с крупноватыми формами и миловидную худенькую блондинку”, то местные лишь пожмут плечами.
Чтобы справить нужду, приходится делать остановки возле лесочка, а остальное время терпеть. Повезёт, если по пути встретится ручей — тогда мы с Сэлли отираем тело холодными влажными тряпками, а затем долго пытаемся согреться, зарывшись в солому. Есть приходится сушеное мясо и сухари, а когда запасы заканчиваются, Мирко покупает нам хлеб и сыр в деревенских лавках.
Меня всё чаще посещают мысли о тёплой еде, горячей ванне и нормальной постели. Тело ломит от бесконечной тряски, и я всё время пытаюсь сесть так, чтобы было поудобнее… но мне не удаётся.
К концу пути мы так выматываемся, что уже считаем часы и минуты до прибытия в столицу.
— Госпожа?
— Да, Сэлли.
— А что мы будем делать, когда окажемся в городе?
— Перед смертью дядюшка отправил письмо некоему лорду Орнуа с предложением взять меня в жены.
— Так вы выходите замуж? — её глаза загораются.
— О нет, Сэлли. Замуж я не хочу. Я совершенно не знаю этого лорда, но у меня есть к нему деловое предложение.
Опускаю руку в глубокий потайной карман и нащупываю письмо с эмблемой рода Орнуа.
— Значит, в столице есть кто-то, кто готов взять вас под свою опеку? — осторожно интересуется девушка.
— Нет. Никого. Зачем мне опека?
— Но юная леди не может жить самостоятельно! А как же ваша репутация? Разве вы не хотите найти себе благородного мужа? А дети? Вы не хотите детей?
Не зная того, Сэлли бьёт по самому больному. Я мечтаю о ребёнке. В прошлой жизни мне это было недоступно, но в этом мире я словно получила второй шанс.
— Возможно… возможно, если я найду того, с кем захочу завести семью… и ребёнка. Тогда да. Но что, если лорд Орнуа окажется не лучше лорда Ходрикуса? Что я о нём знаю? Почти ничего. Он согласился взять меня в жены, потому что ему нужны мои земли. Но сама я ему не нужна.
— И всё же, госпожа, если ваша репутация пострадает, то никто из благородных лордов не захочет такую жену. Ведь лорды предпочитают сайоли. Праведных!
Сайоли… я уже слышала это слово. Так называют тех, чья репутация кристально чиста. Благородные леди, свято чтущие правила и законы церкви Варрлаты.
Но уж лучше не быть сайоли, чем стать ненужным “довеском” к собственному приданому.
Нечто подобное я уже пережила в прошлой жизни и больше не хочу.
Мой муж отказался от меня, когда мне поставили страшный диагноз. Просто испугался и сбежал. Как оказалось позже, сбежал он в квартиру моей бабушки, куда тут же прилетела его любовница. Видимо, чтобы утешить несчастного, убитого горем мужа.
Вот только вопреки всем прогнозам, я выкарабкалась. Пережила тяжёлую химию, облысела, но вернулась… и смогла доказать в суде, что мужу не принадлежит ни одна из моих столичных квартир!
А затем долго злорадствовала, узнавая от общих знакомых, как моему бывшему пришлось снова выходить на "ненавистную" работу, самому снимать себе жильё, и даже самому за собой убирать, потому что его драгоценная любовница свинтила к какому-то папику.
Вот только и моя жизнь больше не была радужной. После операции я уже не могла иметь детей. Да и отношений мне тоже не хотелось. Так что если бы не работа, то едва ли я находила в себе силы подниматься по утрам. Работа стала моим спасением.
Я так и не поняла, что случилось той ночью, просто почувствовала себя очень плохо. В одинокой квартире некого было звать на помощь, а до телефона я просто не дотянулась…
Очнулась уже в теле единственной наследницы старинного имения.
Из близких в этом мире у меня оставался лишь дядюшка, который на тот момент сам уже был серьёзно болен.
Первое время я пребывала в шоке и не могла понять, что происходит. Меня мучили тошнота, жар и слабость. Я не понимала, чего от меня хотят. Не понимала речь.
Но ощущала заботу.
В какой-то момент я задумалась: “Что, если эта жизнь — ответ на мои молитвы? Новая жизнь в юном теле, разве это плохо?”
У меня появилась цель, и я начала изучать язык. Слабость уходила, я чувствовала в теле
