Спор не помогал ей остановиться. О том, чтобы пойти к нашей матери, не могло быть и речи. Рассказ Каллисто просто приведет к тому, что она «исправит» проблему, уничтожив соответствующие игрушки. Нет, единственное, что сработало, — это полное игнорирование Психеи. В конце концов, она всегда ломала и возвращала игрушки. Иногда она даже извинялась.
Я не сломаюсь.
Поскольку наш разговор, по-видимому, закончен, я устраиваюсь в объятиях Аида, как будто это именно то место, где я хочу быть. Из-за того, что мы так часто соприкасаемся, я чувствую, как он становится все напряженнее и напряженнее. Я прячу улыбку за его рубашкой. Выкуси..
Наконец он останавливается перед дверью. Черная дверь. Она идеально плоский, без каких-либо панелей, которые могли бы испортить ее поверхность, и она жутко сияет при слабом освещении. Я смотрю на наше слегка искаженное отражение в ней. Это почти то же самое, что смотреть в бассейн с водой в новолуние. У меня есть странное подозрение, что если я прикоснусь к нему, моя рука утонет прямо сквозь его поверхность.
— Мы ныряем прямо в воду?
Только теперь Аид заколебался.
— Это твой последний шанс передумать. Как только мы пройдем туда, ты будешь предана делу.
— Преданный развратным актам публичного секса. — Это действительно мило, как он
продолжает настаивать на том, чтобы дать мне выход. Я откидываюсь назад достаточно, чтобы видеть его лицо, чтобы он мог видеть мое. Я не чувствую никакого конфликта, который вижу в его темных глазах.
— Я уже сказал «да». Я не передумаю.
Он подjжал минуту. Две.
— В таком случае, тебе нужно выбрать стоп-слово.
Мои глаза расширяются, прежде чем я успеваю сдержать реакцию. Я много читаю и знаю, что очень специфический набор развлечений связан с использованием стоп-слова. Интересно, какой вкусы предпочитает Аид? Кнуты, или рабство, или раздача унижений? Может быть, все вышеперечисленное. Как дьявольски вкусно.
Он принимает мое удивление за замешательство.
— Считайте это предохранительным тормозом. Если ситуация становится слишком
напряженной или ты перегружена, ты произносишь свое стоп-слово, и все останавливается. Никаких вопросов, никаких объяснений не требуется.
— Так просто.
— Так просто. — подтверждает он. Аид бросает взгляд на дверь, а затем снова на меня.
— Когда я сказал, что не торговался за секс, это было не совсем так. В каждой встрече есть
элемент торга и переговоров. На самом деле я имел в виду, что ценю согласие. Согласие, потому что нет других вариантов, не является согласием.
— Аид, ты планируешь опустить меня, прежде чем войти в эту дверь? — Куда бы это ни привело.
— Нет.
— Значит, это согласие распространяется только на секс?
Он напрягается, как будто собирается развернуться и повести меня обратно в мою комнату.
— Ты права. Это было ошибкой.
— Подожди, подожди, подожди. — Он такой упрямый, что я могла бы его поцеловать. Вместо
этого я хмуро смотрю на него
— Мы уже говорили об этом раньше, независимо от того, как ты хочешь изобразить это сейчас.
У меня есть другие варианты. Я хочу этого. Я просто дразнила тебя за то, что ты нес меня.
Впервые с тех пор, как мы встретились, мне кажется, что он действительно смотрит на меня. Никаких запретов. Никаких рычащих масок. Аид смотрит на меня сверху вниз, как будто хочет съесть меня по одному декадентскому кусочку за раз. Как будто он уже придумал дюжину способов, которыми хочет заполучить меня, и спланировал их до мельчайших деталей. Как будто я уже принадлежу ему, и он полностью намерен заявить о своих правах, чтобы все видели.
Я облизываю губы.
— Если я скажу тебе, что мне нравится, когда ты несешь меня, ты собираешься делать это без
остановки в течение следующих трех месяцев? Или ты решишь наказать меня, заставив идти собственными усилиями? — Несколько минут назад я бы сказала, что играю с обратной психологией, но в этот момент даже я не знаю, каким должен быть его ответ.
Он наконец замечает, что я в основном шучу, и шокирует меня, закатывая глаза.
— Меня никогда не перестает удивлять, насколько трудной ты намерена быть. Выбери
стоп-слово, Персефона.
Дрожь предчувствия пробегает по мне. Все шутки в сторону, это реально. Мы действительно делаем это, и как только мы войдем в эту дверь, он может подчиниться моему стоп-слову, но в конце концов, я не могу знать. Два дня назад Аид был не более чем выцветшим мифом, который несколько поколений назад мог быть человеком. Теперь он слишком реален.
В конце концов, я должна доверять своим инстинктам, а это значит доверять Аиду.
— Гранат.
— Достаточно хорошо. — Он толкает дверь и попадает в другой мир.
Или, по крайней мере, так мне кажется. Свет здесь странно движется, и мнетребуется несколько мгновений, чтобы понять, что это хитроумный трюк ламп и воды, который посылает ленты света, танцующие по потолку. Это как полярная противоположность банкетному залу Зевса. Здесь нет окон, но толстые красные гобелены на стенах придают комнате декадентски греховный вид, а не вызывают клаустрофобию. Там даже есть трон, честное слово, хотя, как и вся остальная комната, он черный и на самом деле выглядит удобным.
Осознание накатывает на меня, и я смеюсь.
— Ого, ты действительно мелочный.
— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Да, ты знаешь. Все, чего здесь не хватает, — это твоего гигантского портрета. — Он, должно
быть, видел банкетный зал в какой-то момент, потому что он построил нечто, являющееся его противоположностью. Это комната поменьше и в ней больше мебели, но невозможно не заметить связи. Более того, это не похоже на остальную часть дома. Аид явно любит дорогие вещи, но те части дома, которые я видела до сих пор, кажутся уютными и обжитыми. Здесь так же холодно, как в башне Зевса.
— Мне не нужен гигантский портрет, — сухо говорит он. — Каждый, кто входит в эти двери, точно
знает, кто здесь правит.
— Такой мелочный, — повторяю я. Я смеюсь. — Мне это нравится
— Отмечено. — Я не могу быть уверена, но мне кажется, что он сдерживает улыбку.
Чтобы не пялиться в его красивое лицо, как влюбленная дурочка, я разглядываю удобные диваны и кресла — все кожаные — стратегически расставленные по всему пространству, а также ряд предметов мебели, которые я узнаю по описанию, если не по виду. Скамейка для порки. Крест святого Андрея. Рамка, которую можно было бы использовать для подвешивания человека, если бы кто-то проявил творческий подход к веревке.
Комната также совершенно пуста.
Я извиваюсь в объятиях Аида, чтобы посмотреть на неё.
— Что это такое?
Он сажает меня на ближайший диван, и я провожу пальцами по гладкой коже. Как и любой другой предмет мебели, который я вижу, он безупречен и нетронут. И холодный. Так невероятно холоден. Это именно то, чего я ожидала бы от Аида, основываясь на окружающем его мифе, и ничего похожего на самого человека. Я поднимаю глаза и вижу, что он пристально наблюдает за мной.
— Почему здесь никого нет?
Аид медленно качает головой.
— Ты думал, я брошу тебя волкам в первую же ночь? Окажи мне немного доверия, Персефона.
— Я не должен тебе ничего оказывает. — Это звучит слишком резко, но я набралась смелости
для этого, и от разочарования у меня кружится голова. От этого места у меня кружится голова. Все совсем не так, как я ожидала. Он совсем не такой, как я ожидала.
— Ты должен заявить о своих правах, и ты должен сделать это сейчас.
— А ты должна перестать указывать мне, что я должен делать. — Он оглядывает комнату с
задумчивым выражением лица. — Ты говоришь, что не девственница, но ты делала что-нибудь такое раньше?
Это выбивает ветер прямо из моих парусов. Нет смысла лгать, по крайней мере, на данном этапе.
— Нет.
— Так я и думал. — Он сбрасывает пиджак и медленно закатывает рукава. Он даже не смотрит
на меня, не обращает внимания на то, как я пожираю глазами каждый дюйм обнаженной кожи. У него красивые предплечья, мускулистые и татуированные, хотя я не могу разобрать рисунок. Это похоже на завитки, и мне требуется несколько долгих мгновений, чтобы понять, что татуировки располагаются вокруг шрамов.
