не сказала.
– Будешь писать объяснительную.
– Опять? Да что я сделала? То, что какой-то рыжий парень разыграл меня, представившись работником хранилища, не моя вина. Найдите его, вот пусть он пишет.
– Ты продолжаешь издеваться, Елена ден Адель?!
Я сейчас просто задохнусь от несправедливости. Зло дернула молнию на сумке, что аж застежка слетела. Достала чистый лист и ручку и шлепнула ими по столешнице.
– Пиши, – властно проговорила Мари Коч.
Отлично, хоть не придётся сочинять, как у Амадея. Напишу под диктовку и уйду по своим делам. Жаль, что контрабас я такими темпами не получу. Мари выгонит меня отсюда пинком под зад.
– Я Елена Анна ден Адель…
Я выводила все это максимально уродливыми и нечитабельными буквами.
– … проникла без разрешения в хранилище музыкальных инструментов. Взяла в руки редкий коллекционный контрабас, который даже не успели добавить в опись. Чуть не сломала его.
Замерла перед последним предложением. Ничего бы я не сломала, если бы госпожа Коч не подкралась ко мне со спины!
– Какие-то проблемы, Елена? – спросила Мари, приподняв тонкую бровь.
– Никаких, – процедила я и уткнулась обратно в листок, покорно слушая диктовку своего бывшего преподавателя.
– На замечания дерзила, а свою вину перекладывала на статуэтку со стойки регистрации, чем явно глумилась не только над чувствами госпожи Коч, но и над покровителями нашей академии.
– Погодите… – я даже ручку в сторону отложила. – Какую ещё статуэтку?
Никакой статуэтки не было на стойке! Это я помню точно. А теперь стояла!
Схватила шкодливо улыбающуюся фигурку с полупрозрачными крыльями, которая раньше стояла на столе Мари Коч.
– Михаил, – прошептала имя самого главного покровителя нашего факультета, только в голосе моем было больше досады, чем благоговения. Либо меня жестоко разыграли, либо…, либо я тронулась и увидела настоящую Музу. Муза… Парня-муза.
Я побледнела, вспомнив, как часто за последнее время я взывала к божествам.
– Он… Он мысли мои читал, – бормотала я вслух, чувствуя, что схожу с ума. – И это именно он сказал выбрать другой инструмент, – меня поражало озарение за озарением, когда я вспоминала свой разговор с этим рыжим.
– Ты точно найдешь, что тебе нужно,– преследовал меня голос Майкла.
И ведь нашла. Идеальный инструмент, идеальное оружие. Вот только мне ни за что не поверит Мари! Это всё звучит как бред.
Мне на лоб легла прохладная рука, даря на покой воспалённому сознанию. Госпожа Коч уже не выглядела такой сердитой. Он осторожно забрала у меня объяснительную, смяла её и выбросила в мусорку под стойкой.
– Я тоже видела его, – вдруг сказала она с грустной улыбкой. – Ах как же меня дразнили во время учебы, и вот я чуть не повторила с тобой подобное. Я думала, ты издеваешься, над моей верой в… Майкла. Так он себя теперь называет?
Я кивала, все ещё переваривая случившееся. Даже не моя встреча с настоящей Музой так поразила меня, я была в шоке от того, что губы Мари Коч способны на такую нежную улыбку.
– Я заварю тебе прекрасного травяного чая. Он отлично успокаивает нервы и мятежную душу. Расскажешь мне ещё раз, что натворил этот рыжий дьяволенок в моем хранилище? И как он теперь выглядит? То ли чай у Мари Коч такой особенный, то ли у меня наболело, но я сама не заметила, как выдала ей практически историю своей жизни, сидя на уютной софе. Не упустила я из виду и странную игру Вестерхольта с лесом и медведем. По большей части о Винсенте я и говорила. Жаловалась, обижалась, краснела.
Моя бывшая преподавательница не перебивала, слушала прикрыв глаза, а затем, когда я наконец замолчала, переводя дух, выдала:
– Контрабас этот мой. Можешь брать, ты права, давненько он молчал. А ты напомнила ему о былом.
Она посмотрела на инструмент с какой-то горько сладкой тоской и вздохнула.
– Ваш? Вы играли на контрабасе? – этот день полон открытий.
Представить сложно её за этой махиной.
– О, ты удивишься. Я исполняла партии в рокабилли группе. Ох, и бунтаркой же я была. Выступления в кабаках, чистое веселье. В меня однажды запустили бутылкой, а я увернулась и продолжила виртуозно играть, пока подвыпившие мужчины месили друг друга у сцены под нашу музыку.
Я сидела с отвисшей челюстью, и наблюдала как Мари Коч щелкает пальцами, дергает плечом и постукивает ножкой в такт.
– Яркая одежда, смешные начесы, – мечтательно продолжала она. – Михаил всюду следовал за мной, помогая раскрыться. Это было лучшее время в моей жизни.
– А почему же перестали играть? – спросила я, и Мари грустно улыбнулась.
– На смену рокабилли пришли боевые марши, яркие наряды повесили в шкафы, и достали военные мундиры. Михаил пытался достучаться до меня, но мое разбитое сердце уже не могло творить магию. Тот, кого я любила на вернулся с войны.
Я крепче сжала чашку. Мари, тоже потеряла близкого человека, но, если я искала в музыке утешение, она же затолкала её в дальний угол.
– Это было давно, Елена. Так давно, что пора бы моему другу смахнуть пыль со струн. Тем более клубы он любит. Не думаю, что там все сильно изменилось. Повеселитесь там, он тебя в обиду не даст.
– Я не могу. Это же память, – возмутилась я, потому что мне вручали самую настоящую реликвию.
– Да брось. Михаил крутится рядом до сих пор и не теряет надежды. Не разочаруй его. И Вестерхольта тоже. Мне кажется, они оба ставят на тебя.
– Вам кажется, Винсент ненавидит меня, дразнит и чего только.
Мари отставила чашку, поднялась с места и подошла ко мне. Она ласково погладила меня по волосам, и её рука больше не казалась мне цепкой и грубой.
–Тогда тем более бери в руки контрабас и покажи ему, чего стоишь, он явно бросает тебе вызов,
