оба… Тогда пацаны, которые сейчас просто смотрят им вслед, могут догнать их. И забросать камнями, уже обоих, и теперь будет некому их остановить… Чушь какая. Пацаны, с которыми он бегал и играл вместе столько лет?!..
Заглянув в бледное девочкино лицо, Анджей подумал, что, кажется, именно об этом думает сейчас девочка. И, кажется, именно об этом думают сейчас пацаны, глядя им вслед. И, наверное, раз это все так, может быть девчонка, на самом деле ведьма… Ну так, чуть-чуть?…
А потом поворот дороги скрыл их от пацанов — и Анджей, не оборачиваясь, спиной почувствовал, когда взгляды пацанов перестали следить за ними. Как будто сильный ветер, морозивший затылок и толкавший под лопатки, неожиданно стих. Ему показалось, что девчонка тоже расслабилась. Оттаяла. И ее ладошка, крепко вцепившаяся в его руку теплыми пальцами, перестала напоминать мертвую рыбку.
Когда они подходили к панскому дому, Анджей начал мучительно соображать, что дальше делать с девчонкой. Не сдавать же ее прямо в руки всяким там нянькам или служанкам, или кто там у нее есть — ну еще связываться. С другой стороны, если ее оставить возле ворот — сама-то, пожалуй, не дойдет, шлепнется еще где-нибудь по пути — вон как расспотыкалась… Девчонка неожиданно еще сильнее сжала его руку, и Анджей было подумал, что девчонка собралась шлепнуться на землю прямо сейчас.
— Почему? — вдруг спросила девчонка.
— Чего — почему? — переспросил он, и от растерянности даже остановился.
Голос у девчонки был дрожащим и тихим. Но, вроде, не плаксивым. То есть, похоже, плакать или там, визжать, как полагается у девчонок при переживании всяких происшествий, она не собиралась. Что уже было хорошо. Потому как, что делать в ситуации с визгами и рыданиями, Анджей вообще очень слабо представлял.
Девчонкины глаза — все еще перепуганные и блестящие от слез, уставились на Анджея. Требовательно и, не то, чтобы, обиженно, — скорее, растеряно. И он сразу понял — «чего почему».
— Ну это…потому что, — он запнулся. — Потому что, э… говорят, что ты ведьма.
— Почему? — удивилась девчонка.
— Ну, заладила, — тихо буркнул он, чувствуя себя почему-то неловко и виновато. Как будто он вместе с пацанами тоже только что бросал в нее камни. И как будто, тоже верил, что такая маленькая, зареванная, и насмерть перепуганная девчонка может быть ведьмой. Если честно, он, в общем-то и верил в это. Ну так, чуть-чуть. Может, из-за того девчонкиного взгляда, когда она сидела на дороге, а он протягивал ей руку… Взгляда, от которого разом примолкли пацаны… Может, от того, как они шли по дороге — и все было не так, как бывало обычно… не так, как должно было быть… Может, оттого, что она сейчас смотрела на него вот так — требовательно и растеряно, без всяких там соплей, криков и визгов… По-взрослому смотрела.
— Ну, знаешь ли, вот говорят, — как будто оправдываясь, смущенно попробовал объяснить он: — Говорят, что ты утопила Аннину дочку… и что вот Анна…
— Анна хорошая, — торопливо и гневно перебила девчонка. — Она…она учила меня петь песни… И у нее красивое лицо…
…У нее было красивое лицо… Марго смотрела в луну, запрокинув голову, и озноб трогал ледяной щекоткой ее спину, когда она думала о том, чьим могло бы быть это лицо. Бледное женское лицо, с разметавшимися, почти неразличимыми в черноте неба, волосами, и еле заметной скорбной улыбкой на тонких синеватых губах.
Каменным лицом всегда невозмутимой мраморной богини? Старухи, гладящей огонь? Темноволосой девчонки, зябко ежащей худенькие плечи и до головокружения вглядывающейся в черное небо над своей головой? Мамы, которую Марго не помнила?
Лицом женщины с выломанными запястьями, прикрученными к столбу перед разложенным костром? Женщины, сожженной на костре сотни лет назад, и когда-то тоже смотревшей вот так, как Марго, задрав голову к молчаливому небу… В поисках — чего? — ответа, помощи, спасения…
Марго было холодно, одиноко и страшно. Как будто в зыбком серебре усмехающейся луны она разглядела то, что нельзя видеть маленьким девочкам. Что, возможно, вообще нельзя видеть людям — если они не хотят разучиться спокойно спать. Как будто Марго случайно глотнула яду — распробовала вкус, и поняла, что скоро умрет. И даже посчитала, через сколько часов — и как.
Марго почувствовала, что сейчас, и правда, может разглядеть, когда это произойдет. И как. И вообще, может сейчас разглядеть почти всю свою жизнь — год за годом — сквозь полупрозрачное опаловое стеклышко луны. Как сквозь протопленный разогретой в пальцах монеткой кружочек на заиндевевшем окне.
«Не хочу,» — стиснув дрожащие зубы, испуганно подумала Марго: «не хочу.» И ей показалось, что луна усмехнулась в ответ.
Марго захотелось зажмурить глаза, чтобы больше не видеть ослепительного и насмешливого лунного лица. Но ничего не получилось, как будто луна заколдовала ее, превратив в мраморную статую. И теперь нельзя пошевелиться, как бы сильно этого не хотелось. Даже нельзя закрыть каменные бледные глаза.
А когда она уже почти поверила в это, к застывшим ногам прижался теплый ворчащий комочек и обжег лодыжку горячим дыханием. Согрел. Оживил. И, снова обретя власть над своим телом и способность отвести взгляд от луны, Марго тихо рассмеялась. И с удивлением разглядела в голубоватых тенях, поцарапавших безупречность лунного диска (там, где ей раньше примерещилась улыбка) — силуэт распластавшегося в стремительном беге огромного темного зверя.
Волка?
— Так, так, — довольно пробормотала старуха, опуская крепкие ладони на плечи Марго. — Так. ТАМ — можно увидеть …все, что ты захочешь увидеть, девочка … — Марго еле сдержала вскрик, переведя испуганный взгляд — с луны на старуху.
Луна была похожа на старухино лицо — а старухино лицо — на луну. Сияющую и смеющуюся. Старуха как будто стала выше ростом. Ее раньше скорченная фигура, распрямившись, обрела гибкость, силу и снисходительное величие мраморной богини. Седые волосы стали черны — как ночь, плещущаяся вокруг светлого пятна костра, а глаза — бездонны и огненны. Лицо превратилось в луну. А в руке, молодой и гибкой, вспыхнул нож. Ослепительным блеском острого лезвия — серебряным под луной, и багровым — в отсвете плеснувшего, почему-то уже возле самых ног Марго, пламени.
Марго вскрикнула — и отшатнулась. Сияющее лезвие взлетело перед ее лицом, только чуть тронув кожу на шее острым холодным прикосновением.
— Не шевелись, девочка! — крикнула старуха… Или уже не старуха? Женщина-луна… Ее глаза плеснули в лицо Марго — сначала чернотой, потом огнем, — Не шевелись! Иначе я могу случайно убить тебя! — Голос был, юн, гибок и напевен —
