их растерянное молчание (может, если бы она просто прошла мимо…)… Усмешкой на конопатом мальчишеском лице с зелеными рысьими глазами — и словом, негромко выплюнутым сквозь зубы вслед за этой усмешкой.
— Ведьма, — сказал мальчишка, усмехаясь ее перепуганным глазам. Те, кто стояли вокруг него, предано заглядывая в его рысьи глаза, послушно ухмыльнулись — тенью его усмешки, соглашаясь — и принимая новую игру.
Марго отступила еще на шаг («Они могли бы быть моими друзьями…»).
— Ведьма! — подхватил его сосед, свистнул, переглянулся — с одобрительным взглядом вожака. И, черпнув пятерней грязи с мокрой дороги, примерился к Марго. Так, как примеривался раньше к фигуркам из чурбачков. Примерился — и бросил.
Липкая оплеуха толкнулась в плечо и размазалась, сползая вниз и оставляя на платье грязно-коричневый жирный след. Марго вскрикнула, отшатнулась в сторону, споткнулась о выбоину — и упала, запутавшись в собственных ногах.
— Бей ведьму! — обрадовано крикнул тот, первый, с рысьими глазами, и в его голосе был восторг. Заразительный восторг любимчика и заводилы компании, придумавшего новую увлекательную игру.
Новую игру, где вместо фигурок из деревянных чурбачков, была живая девочка в нарядном платьице.
«Они могли бы быть моими друзьями. Я знаю много игр…». Липкий мокрый комок больно шлепнул ее по губам, вогнав внутрь несостоявшийся испуганный крик.
Может быть, они и играли — в самом начале — швыряя в нее грязью и стараясь попасть на белое, в вышитых воланчиках, платьице Марго, через несколько минут ставшее похожим на половую тряпку. Может быть, сначала они играли, как забавляется выводок щенят с полудохлым кроликом — прежде чем придушить его. Может быть, сначала они случайно прихватывали в ладонь мелкие камушки — вместе с грязью, чтобы швырнуть в Марго.
Марго никак не могла набрать в грудь воздуха, чтобы закричать, испуганно захлебываясь собственным торопливым дыханием. Она начинала задыхаться — от невозможности хоть раз вдохнуть глубоко и спокойно. Потому что слишком невероятным было то, что происходило. Как во сне, от которого просыпаешься в прилипшей к спине мокрой от пота рубашке.
А потом камни полетели крупнее — и более метко, ударяясь уже в руки Марго и ноги, не прикрытые платьем. Онемев и растерявшись, Марго снова пыталась подняться, но ее ноги соскальзывали, а камни больно стукали по лодыжкам. А потом один камень попал ей в лицо и рассек скулу до крови. Девочка опять соскользнула — и упала в липкую грязь, которая расползалась вокруг нее, как коровьи лепешки. И, наконец, обретя голос, закричала, срываясь в дикий бесконечный визг, как загнанный раненый зверек. Потому что ей вдруг показалось, что они сейчас забьют ее до смерти. Она увидела сквозь налипшие на лоб мокрые, грязные, перепутанные волосы — увидела страх в их глазах. Страх, придавший их крикам оттенок злости и беспощадности.
— Бей ведьму! — снова заорал их вожак. Марго заметила — мельком — его одичавшие — и веселые глаза.
Дети подхватили его призыв — дружным, радостным, воодушевленным кличем — с каким, наверное, воины бросаются в атаку, зверея и превращаясь в смертоносное, ничего не соображающее, стадо. Они стали бросать камни, а не грязь, и не рассеянно, забавляясь, — а зло, метко и торопливо. По-настоящему.
Марго, с ужасом и отчаянием — тем самым, который она иногда испытывала в своих снах, поняла, что не может изменить то, что сейчас произойдет. Потому что сейчас, кажется, они убьют ее. Достаточно одного более или менее метко пущенного камня. Они убьют ее. До тех пор, пока кто-нибудь из взрослых увидит, что здесь происходит, и до тех пор, пока сами дети поймут, что они делают.
Какая же она была все-таки дура, что не послушала няньку…
Марго задохнулась от безнадежности — совершенно так, как в своих снах, когда она знала, что будет дальше и ничего не могла с этим сделать. Когда огонь подбирался все ближе, а крепкая рама окна все никак не подавалась под ударами слабых рук… Когда черная вода заливалась в рот и ноздри, а окоченевшие пальцы соскальзывали с осклизлых бревен… Совершенно так, как во сне — уже теряя надежду, дыхание и жизнь, Марго скорчилась в скользкой грязи, прикрывая руками лицо и голову.
…Скорчилась в скользкой грязи, прикрывая руками лицо и голову. Маленькая девочка.
Сначала, в первую минуту, остановившись с бережно прижатым к животу горячим свертком (дядькин обед), Анджей даже не разглядел, что это девочка. Что-то бесформенное и грязное, распластавшееся на дороге — бездомная собака, над которой заскучавшие пацаны решили для развлечения поиздеваться? И, конечно же впереди, как всегда, этот рыжий хорек, его, Анджея, младший братец. Маменькин любимчик, обожающий четвертовать лягушек и забивать камнями птиц.
В последний раз Анджей поймал его за привязыванием отчаянно брыкавшегося кота к тележному колесу. Сообразительный братец подманил неосторожного кота сметаной, и прежде чем кот понял уготованную ему судьбу и изготовился сопротивляться, умудрился накрепко обмотать когтистые кошачьи лапы припасенной заранее дерюгой. Кот был обречен, если бы Анджей не успел вовремя пресечь братишкины развлечения. За которыми, к слову сказать, увлеченно, с одобрением в глазах, наблюдало двое соседских мальцов, время от времени, подавая подобострастные советы типа: «Лапа-то, лапа сзаду, счас, вона, развяжется…» Но Анджей успел — как раз до того, как охрипший от воплей и закатывающий глаза кот хлопнулся в обморок от ужаса и боли. Кот был спасен, братец отодран за уши и снабжен напутствием — что, мол, если когда-нибудь еще он какую-нибудь животину… Кстати сказать, упомянутые мальцы наблюдали происходящую трепку своего вожака абсолютно так же увлеченно, с тем же самым одобрением в заинтересованно выпученных глазах. На всякий случай, правда, отступив на безопасное расстояние. Но, видно, драньё ушей помогло ненадолго, и братец взялся за своё, воодушевленный мамкиным заступничеством, не упускавшей случая напуститься на Анджея — мол, ты что это младшенького обижаешь, ирод…
Углядев из-за спин улюлюкающих пацанов рыжую шевелюру братца — и что-то (собаку?), съежившееся в грязи на дороге и вздрагивающее от ударов камней? комьев грязи? — Анджей разозлился. Очень сильно разозлился. Шваркнул аккуратно завернутый в тряпицу дядькин обед прямо на обочину дороги (ох, не пожалеет дядя подзатыльников — за опоздание, да за остывший, в грязи вывалянный обед…) и ринулся расталкивать спины столпившихся мальчишек. И только привычно уцепив в кулак (не впервой, чай) братишкино многострадальное, и может, оттого, такое оттопыренное, ухо, Анджей разглядел, что там, посреди дороги, в грязи, испуганно съежилась вовсе не бездомная собака. Девчонка.
Маленькая девчонка в каком-то нарядном и светлом (до того
