буду, а вот с топором эту тварюшку познакомлю с радостью, – грозился Анри, дрыгая скованными ногами.
Чертенок по своему обыкновению тихо всхлипывал, прячась в моих волосах. Маленький рёва-корова не столько испугался, сколько смертельно обиделся на гадких двуногих, которые вместо благодарности за гениальное знание собрались его пристукнуть, о чем и шептал мне в ухо, щедро сдабривая жалобы слезами.
Я как могла его утешала и выжимала из себя температуру, близкую к магме. Обувь удивительным делом не плавилась, ноги тоже остались целы, а вот лёд мало-помалу сдавал позиции, неохотно стекая каплями по доскам.
Ну вот, теперь еще с этим феячеством нужно разбираться. Хотя тут не моя проблема, кто колданул – того и забота.
– Давайте-ка не будем устраивать здесь сечу, – так поглядишь и половички лишние. – Это мой личный клят. Он безвредный, не пакостит, чисто моется и любит сладкое.
– На тебя похож, – задумалась Берта, рассеяно поглаживая мою макушку, пока я делала свое дело.
Слуги вообще страшно смущались, когда я присаживалась рядом и наклонялась для организации «обувного потепления». Дворецкий так сразу отказался, мол, или виновник лично его высвободит, или он подождет, когда лёд растает естественным образом, но склоняться к своим ногам графине не позволит.
– А как его зовут?
– Э-э-э-э…
Нет, не может быть. Я что, правда не знаю, как зовут малыша? А у него вообще есть имя? Рита, ты саму себя разочаровываешь. Он столько времени прожил у тебя, но ты даже не поинтересовалась его именем, да и о нём самом мало, что знаешь. А ведь это чёрт! Самый настоящий чёрт. Так почему я веду себя так, будто черти – это рядовое событие, которое каждый день встречается?
Если честно, такая невнимательность к окружению меня насторожила. Я никогда не отличалась излишней рассеянностью или равнодушием к близким, а тут раз за разом вижу последствия своей незаинтересованности. Это снова результат шока от перемещения, моя личная неприятная черта или проделки этого мира?
– Ясень, справишься дальше сам? И размотайте уже деду портянки, он же замерз, – подхватив маленького, я поспешила к себе наверх.
Малыш не сопротивлялся и тоже старательно что-то обдумывал.
– Рассказывай, – поудобнее усевшись на простеньком покрывале, попросила я.
– Мама звала меня Чуком, – пробормотал клятик. – Но мы редко зовем друг друга по именам.
– Почему?
Оказалось, что у чертей всё вовсе не так, как у людей, что, конечно, не удивительно. И самим чертям все равно, как их называют: чертями или клятами, они еще застали те времена, когда их называли также, как и в моем мире. Тайну рождения клятов мне не рассказали, зато посвятили в семейные отношения.
– Не принято у нас заботиться о рожденных. Мамы и папы объясняют основы мира, а дальше ты сам по себе. А моя мама другая, она мне много про людей рассказывала, она меня врать учила и даже шерстку мою расчесывала.
– Кстати, а зачем вы врете?
– А вы зачем?
– Ну-у-у, люди лгут ради выгоды. Есть еще ложь во благо, но с ней всё неоднозначно.
– Вот и мы для выгоды. А еще это немного весело, вы так нас забавно проклинаете, когда не получаете желаемое.
– Ты говорил, что кузнец нарушил клятву. Ты съел его силу?
– Ага, всё подчистую. Вкусно было, но мало.
– Тогда почему ты всё еще здесь? Кто-то что-то говорил про возвращение домой, если я не ошибаюсь.
– Захотел и остался, – насупился малыш.
– То есть возвращаться домой не обязательно?
– Не-а. Мы домой возвращаемся, потому что тут делать больше нечего, да и опасно – каждый человек прибить может. Ну и дома у нас тепло, – мечтательно закрыл глаза он. – Только тебя же ни на секунду оставить нельзя. Только отвлечешься по важному делу, как ты сбежишь, душенька! – забавно он всё-таки сердится, умильно.
– Кстати, а почему моя душа – твоя?
Услышанное поразило меня. Слегка смущаясь и оставляя бороздки от когтей, Чук рассказал, что в момент «побега» души Гретты её тело обмякло и вся шайка-лейка мелких чертят, ошивающихся в воде, разом загомонила. Каждый понял, что происходит – в мир приходит новая душа необычным способом, а, значит, бог выберет душу сам, особо ценную и подходящую для мира и тела.
– Её никто не заметил. Просто душа и душа, обычный лучик среди сотен таких же. А я как увидел – сразу понял, что это она. Такая теплая и пахла вкусно уже тогда. На маму похожа… Я как увидел, сразу решил, что ты будешь моей. Всё ждал и ждал, когда можно будет прийти к тебе и понюхать получше, а ты, как назло, никому не клялась и к воде не подходила.
– То есть ты просто захотел мою душу и ультимативно решил, что она теперь принадлежит тебе? – я едва не рассмеялась от непосредственности ребенка.
– Я думаю, ты моя мама.
Чего?!
– Говорят, у клятов нет души. И когда мою маму убили, она никуда не вознеслась. Но мне было так одиноко, что я захотел себе новую маму, и появилась ты. И я не глупый, я знаю, что человек не может быть мамой клята. Не смотри на меня так, я правда не глупый! Но… не может же это быть совпадением? Просто я очень хочу, чтобы ты была моей душой, – вздохнул он, положив маленькую безрогую голову на мою ладонь. – Тебе даже врать не хочется. Поэтому я решил, что твоя душа теперь моя. Наверное, именно для этого тебя выбрал бог – быть моей мамой. Теперь это твое самое важное дело.
У меня навернулись слёзы. Я ненавидела, когда родители бросают своих детей, пылала праведным гневом при виде отказников в детских домах, но здесь злиться не на что – ребенок просто сирота. Малыш, который отчаянно ищет недостающего тепла и который, как и все дети, немного эгоистичен. Наверное, ему пришлось тяжелее, чем остальным: потерять любящую мать больнее, чем просто женщину, которая тебя родила, но не любила.
– Можно я останусь с тобой? Ты не станешь меня прогонять?
– Почему я должна тебя прогнать? – страшно удивилась я.
– Теперь ты знаешь, что нас ничего не связывает и я тут просто потому, что хочу быть с тобой. Даже клятва нарушена и теперь мне совсем-совсем не надо оставаться среди людей. Но я знаю, что тебе предложить,
