Я жадно поглощаю половину бутылки.
— Омегам нужно пить много жидкости, — произносит он бесцветно. Изломанная мястистостью, линия его профиля приобрела почти невидимую тень, как будто его тело обзавелось полупрозрачной оболочкой, или дополнительной атмосферой, как у планеты.
Это настолько захватывающее зрелище, что я утопаю в минутах наблюдения, и потом он замечает мое зависшее состояние.
Но его уносит куда-то не туда.
— Это я не удостоверился, есть ли вода у тебя сейчас. Сегодня. Тебе нужно было выпить больше после ослабленности. Из-за того, что ты пострадала после отдачи моего приказа. Из-за меня.
Слова жестким хлыстом наполняют пространство.
Не могу глаз от него отвести.
— Но все хорошо, Каин, — тихо отзываюсь. — Я постоянно забываю пить достаточно.
Он поворачивает голову и внимательно смотрит мне в лицо. Потом осматривает мое обнаженное тело, а я тушуюсь, но взгляд к моим глазам возвращается.
— Я не продам научный отдел, — жестко произносит он. — Я и не собирался. Компания останется как есть.
Теперь он кисть мою вылавливает, и к метке припадает губами. Мой позвоночник твердь на мгновение теряет, так осторожно он лобзает губами крошечные шрамы.
— Я подумал сначала, это из-за метки. А потом запах раскрылся. Я… не способен причинить тебе боль, ты понимаешь? Все эти… эти ошибки, что накопились, они из-за того, что я не хотел, я не хотел ни мгновения боли для тебя.
— Альфы не могут истинным Омегам боль приносить, — киваю я. — Это я знаю.
— Нет, ты не понимаешь, — почти беззвучно повторяет он через некоторое время. И отворачивается.
Я осматриваю кабинет, по размеру больше зал для приемов напоминающий, в поисках своей одежды или чего-то подходящего, чтобы прикрыться.
Собираюсь спросить его, а когда поворачиваюсь, со мной рядом сидит волк.
Волк-человек. Лапы как руки. И ноги как ноги-лапы. Почти как оборотень.
Крик беззвучием умирает у меня во гортани, поглощенный невесть откуда всплывшим жарким шаром у солнечного сплетения, потому что волк внимательно смотрит на меня.
Роскошная серая шерсть отливает синевой на кончиках, спутываясь совсем немного там, где выдавливаются из кожи неровности вздутых мышц.
И волк смотрит на меня серыми глазами, и где-то между редкими взмахами ресниц можно узнать самого Каина в очах штормовых и беспокойных.
Сидит в такой же позе, как и… Рапид сидел.
И он открывает пасть, неуверенно, бдуто не верит, что сможет ее распахнуть.
— Доевочвкои.
И лапа шерстю скользит по массивной ноге, пробуя двигаться свободно, поднимаясь и… приближаясь ко мне.
— Майои.
Страх должен меня в угол дивана вдавить, и криком наконец-то вырваться наружу, но я не могу пошевелиться. И голоса тоже больше не знаю, будто все усилия ушли на то, чтобы разгадать его слова.
Слова волка.
С липким ужасом наблюдаю как лапа дотягивается до моего колена.
И когда могу разглядеть желтую потускневшую гладь когтей, лапа обращается человеческой.
Каин касается моего колена, поглаживая его властно и настырно.
Шерсть втянулась в мышцы, а мышцы сожрали сами себя по частям, затягиваясь ровной плотью, и прямо у меня на глазах волк почти бесшумно превратился обратно в моего Альфу.
— И объяснять бесполезно, — вздыхает и как будто бы продолжает то, что раньше говорил. — Тебе просто недоступно это ощущение. Кожу с меня сдирают. Я не позволю боли коснуться тебя. Я — твой Альфа.
И поворачивает голову снова ко мне, и целует меня суетливым, обреченным выдохом.
Он не понял.
Он даже не понял, что обернулся.
Он не помнит этого.
Что именно, — думаю я, осторожно и ласково целуя Каина в щеку, — волк хотел мне сказать?
Уговаривать Яну поехать ко мне приходится недолго, но я не нахожу ничего подозрительного.
Она утомлена. Она изменившаяся. Она также имеет постоянно дело со мной, поэтому ей нелегко.
Где-то в мутных залежах грязи, напоминающей мою душу, я поражен собственным восхищением к ней. Даже если ей приходится сдаваться в чем-то, она выбрасывает руку вперед и сама себя вытягивает обратно, чтобы продолжить бороться.
Дремает, видимо, на сиденье рядом со мной. Я всегда использую горноход в Ашшуре, несмотря на запреты. Не могу медленно, могу только быстро. Оказывается, стеклянной ручник — это ее разработка.
Яна приоткрывает глаза красным огням ночного Ашшура, и тут же закрывает.
Ее волосы совсем спутались, и… набираю скорость… и завтра утром расчешу ее, лети оно все в Уцйов.
Моя Омега, что хочу, то и делаю. Буду пятки ей лизать, если захочу.
Стекло вспышкой хмурится чьей-то голубой фаре. Яна выравнивается и спрашивает что-то сонно.
А когда она кричит, я три ручника одновременно заламываю на замедлении.
— Фредерико! Фредерико!
Еще и за лицо хватается, в расстроенных чувствах.
— Кто. Такой. Фредерико.
И как бы сказать, мне очень любопытно узнать. Еще никогда не убивал ни одного Фредерико, все бывает в первый раз.
— Он… дома у меня, — блеет раздосадованно. — Он там один. Я же должна была сегодня вечером вернуться и… Я не могу Фредерико одного оставлять!
— Очень жаль, — выравниваю ручники, — Фредерико, но кто такой Фредерико?
— Я должна была его… покормить, — шепотом признается она, не глядя на меня.
Когда после разворотов доезжаем до ее дистрикта, все оказывается хуже, чем я думал. Эта невыносимая девчонка не только содержит домашнее животное, но оно еще и гибрид. То есть, ее тюремный срок в два раза увеличивается.
— Я не могла тогда оставить Фредерико одного в нижнем дистрикте, — лепечет она, доставая еду.
Смотрю на крысино-кошачью морду, и его пупырчитый нос презрительно дрожит. Мутные глазенки разглядывают меня брезгливо.
Хм, мне кажется, как раз могла. В принципе, я сейчас его туда могу подкинуть.
Пинком под лысый хвост.
В другие времена я был бы возбужден, что моя Омега пригласила меня к себе в дом. Для нее это должно быть большим событием. Но она либо не знает об этом, либо Фредерико… тут сильно хорошо устроился у нее под боком, и приоритетом себя поставил.
Теперь я просто возбужден, вообще. Это, видимо, перманентное состояние. Надеюсь, что только до гона. Потому что мне мои мозги хоть наполовину чистыми нужны.
Потому что только не работающими мозгами можно оправдать, что я нахожу коробку для мерзкого котокрыса и мы берем его с собой.
— Опасно это, Каин, может, не знаю, — взволнованно бормочет она за спиной. — Осторожно, у него на этом боку несварение.
— Яна, садись в машину, — цежу сквозь зубы.
Опускаю голову и гляжу в полуоткрытую коробку, а оно смотрит на меня с поджатой пастью и расфуфыренными усами-иглами.
— Сиди смирно, — с некоторым удовлетворением говорю
