кулаком и собралась бежать писать Федору гневное письмо, но ключница успела схватить боярышню за рукав.
— Погоди! Успеется! Поешь.
Дуня прислушалась к себе и поняла, что поесть важнее.
— Вот и умница, вот и молодец, — улыбнулась ключница. — А я тебе нарядную одежку приготовила. Завтра раненько в церковь пойдем. Покров Богородицы!
Глава 7
Дуняша стояла в церкви нарядная и благожелательная. Из-за того, что статус деда повысился, то расположилась она теперь не в толпе, а впереди, и никто на неё не дышал, не перекрывал обзор и не подпирал сзади. А по окончании службы местный батюшка подошёл к деду, и Дуня слышала, как он расспрашивал его о давнишней истории с той бабой, что изображала слепую. Дед отвечал настороженно, зная, что за внучкой приглядывают. Это внимание ему не нравилось, но Дуньку не только ругали, но и хвалили. Хотя всё равно лучше бы её не замечали!
— А тот парень, что обманом просил милостыню? — спросил батюшка Кирилл.<br> Разговор заинтересовал многих, и Дуня оказалась не единственной, кто подошел поближе, чтобы ничего не упустить.
Боярин Еремей не понимал, к чему ведут вопросы священника. Раньше он не лез в дела Дорониных, зная, что их окормляет отец Варфоломей, поэтому дьяк ответил не сразу. Подбирая слова, он начал издалека:
— Считаю, что Якимка искупил свою вину, встав на защиту невиновных во время пожара и нападения татей.
— Хм, Якимка провинился здесь, а пользу принёс тебе.
Еремей склонил голову, признавая правоту священника и полез за кошельком, но тот неожиданно отмахнулся:
— Пустое. Я рад, что парень не пошёл по кривой дорожке и прижился в твоей семье.
— Прижился, — настороженно подтвердил боярин.
— Хорошо ли он живёт? Нашёл ли ты ему работу по способностям?
Дуня отлично знала деда и видела, что он напряжён. Все эти вопросы к чему-то вели, но пока непонятно. Однако же виду дед не подавал и демонстрировал смирение.
— Внучка моя, Евдокия, научила Якимку камни на кусочки разбивать и теперь это его заработок.
— Наслышан, наслышан, — покивал священник.
Дуня чуть не всплеснула руками.
Ну как у них получается всё про всех знать? Брусчатка ещё возится в монастырь и складывается где-нибудь в уголочке, чтобы следующим летом начать выкладку, а тут уже наслышаны!
— Разумница твоя внучка, — вдруг услышала она похвалу и поймала на себе одобрительные взгляды подслушивающих.
— Чего не отнять, так это наличие свежего взгляда на многое, — продолжал хвалить её священник, но как-то получалось так, как будто не договаривал он воз и маленькую тележку нелицеприятных качеств. Дед тоже это почувствовал и засопел.
— Ловко у боярышни получилось непутевого дурачка пристроить, — тут священник с улыбкой повернулся к ней и жестом велел подойти поближе. — А не поможешь ли ты ещё одному… заблудшему человечку?
Дуня от растерянности только похлопала глазами. Так-то она не против и даже «за», но не все готовы принять её помощь. Это не объяснить, но большинству требуется поддержка деньгами, а вот внутренне перекроиться, увидеть что-то новое в себе и свернуть с наторенной дорожки, чтобы пойти к новой цели… Нет, не каждый это может и хочет делать, а Дуняша чувствовала, что именно так она должна помогать.
— Что за человек? — нахмурился Еремей и пристально посмотрел на батюшку.
В его голове быстро сложилась картинка об отце Кирилле. Ишь как он разговор повёл! Сначала обозначил вину Якимки и повесил на него долг. Столько времени прошло, и никому не было дела до убогого, а тут вспомнил. Потом Дуньку коряво похвалил. Неужели ей до сих пор припоминают картинки в девичьей?
Еремей перевёл взгляд на внучку, и та сразу замотала головой, показывая, что ни в чём не виновата. Ну, это ещё надо проверить. Анастасия писала, что их монастырь за короткое время навестили сразу два митрополита, бывший и нынешний.
Еремей свёл брови и продолжил сверлить внучку подозрительным взглядом. Она тут же ещё интенсивнее замотала головой, а потом что-то мелькнуло на её лице, и она уставилась на него, часто-часто заморгала и неловко пожала плечами.
«Так и знал!» — с досадой подумал Еремей и решил сегодня же отписать второй тётке невестки Аграфене, чтобы всё узнать из её уст. Аграфена молчать не будет, распишет в подробностях.
Пока Еремей соображал и переглядывался с внучкой, к священнику подошёл хмурый парень. Он был высоким и жилистым, а бороденка в три волосинки выдавала в нём юношу. Вряд ли ему больше шестнадцати, а скорее всего недавно четырнадцать исполнилось. Дуне приходилось видеть тринадцатилетних мальчишек, выглядевших мощнее и старше, чем этот парень, но у них взгляд был пустоватый. Не дурной или глупый, но в глазах что-то отражалось только когда происходило что-то эмоциональное, а у этого во взгляде сразу прочитывалась злость, цепкость, острота, надменность, осознанная пренебрежительность. Вот такой набор впечатлений он производил, и даже улыбка вряд ли сгладила бы это, но сжатые губы, похоже, не умели улыбаться.
— Семён по прозвищу Волк, сын Григория Волчары, — представил священник парня.
Доронины с удивлением посмотрели на него и недоуменно переглянулись между собой, не замечая, как батюшка усмехается в свою роскошную бороду. Потом Еремей и Дуня уставились на парня, но тот безразлично смотрел на них, и тогда Доронины вернули своё внимание к отцу Кириллу, побуждая его вопросительными взглядами к пояснениям.
В прислушивающейся рядом толпе пошли шепотки:
— Боярин Волчара, сын того самого Порфирия Ловца, что у ныне покойной Витовтовны был ловчим.
— Говорят, что он не только зверей ловил, — шепотом дополнили со стороны. — Лютый был человек, но преданный, как собака.
— Какая собака? Ты чего людям голову дуришь?
— Да тише вы! Порфирия Ловца прислал к дочери Витовт. Боялся за неё, а чего за неё боятся…
— Заткнись! То дела давно минувших дней. Сейчас речь о внуке его идет.
— А зачем Сеньку Волка к боярину Еремею определяют? Сейчас Доронины выше рода Волчары стали.
— Но ниже Порфирия Ловца.
— Ты ещё вспомни, что было при царе Горохе!
