Язык крусов незначительно отличался от иантийского. Говоря каждый по-своему, все понимали друг друга. По сравнению с иантийцами гости произносили слова более медленно и манерно, растягивая гласные и проглатывая окончания.
Евгения не совсем понимала, что интересного находит этот утонченный вельможа в иантийской столице. Ей достаточно было один раз взглянуть на него, чтобы уяснить: замок Киары не может идти ни в какое сравнение с дворцом Рос-Теоры. Манеры Камакима оживляли в памяти имена Людовика XIV и Фридриха Великого. Он не скрывал, что его должность является по сути символической — получал награды он, а работали его помощники. Неудивительно, что он мог себе позволить неспешную прогулку за три сотни тсанов ради охоты в иантийских лесах.
Намного интереснее Камакима была его супруга. Евгения не могла отвести взгляда от роскошной Айнис, а Сериада была откровенно влюблена в эту восхитительную женщину. Айнис представляла собой образец человека, которому при рождении досталось все: красота, здоровье, ум и чудесный легкий нрав. Но и этим судьба не ограничилась: она безудержно одаривала свою любимицу всем, что только может пожелать женщина.
Дед Айнис некогда бежал из Галафрии в Шедиз. Из-за каких прегрешений — история умалчивает. Ее отец, занимавший важный пост в одном из шедизских городов, несколько десятилетий спустя также был вынужден стремительно покинуть страну в связи с обвинениями в безбожных поборах и взяточничестве. С комфортом устроившись на схожей должности с другой стороны границы, он ухитрился выдать шестнадцатилетнюю дочь за молодого, но подающего надежды столичного чиновника, дальнего родича царя, приехавшего к нему с инспекцией. Айнис уже тогда кружила головы всем мужчинам подряд. Освоившись в Рос-Теоре, она с толком использовала свои таланты. То и дело получая предложения руки и сердца от самых богатых и знатных мужчин, она, к своей чести, предпочла поднять по карьерной лестнице своего мужа. С помощью собственного ума и обаяния жены Камаким добился успехов при дворе и позволил Айнис наслаждаться богатством и известностью.
Двадцатичетырехлетняя голубоглазая красавица пленяла всех подряд. В числе ее любовников значились лучшие мужчины государства, включая наследника престола. Она блистала при дворе. Один ее кондитер стоил дороже, чем штат царских поваров. Важные сановники назначали друг другу встречи в ее доме. Каждый уважающий себя человек в Рос-Теоре стремился быть представленным госпоже Айнис Мериан.
Прекрасная Айнис сумела обаять и Евгению. Широко раскрыв глаза, та рассматривала гостью. Даже в строгом иантийском наряде Айнис была великолепна. Простое белое платье, отороченное по вороту и подолу красным атласом, выгодно подчеркивало белую шею и пышную грудь. Когда Айнис смеялась, русые локоны кокетливо падали на щеки, и она отводила их холеной ручкой, демонстрируя розовые ноготки. Томно раскинувшись в кресле, она ласково смотрела на Евгению, и та чувствовала, что уже любит эту добрую, нежную, волшебную женщину. Двое ее сыновей воспитанно ковыряли ложками десерт, в то время как младшая дочь уже посапывала на коленях Сериады. Айнис беззастенчиво кокетничала со всеми мужчинами за столом, начиная от Халена и заканчивая пажами. Ко всему привыкший супруг не обращал на это внимания, да и Евгению поведение важной дамы не злило, а скорее умиляло. Айнис была как дыхание сладкого восточного ветра в суровых покоях замка. И все же, распрощавшись с новыми родственниками после затянувшегося ужина, Евгения не могла удержаться и не спросить Халена:
— Она и тебя когда-то окрутила?
— Где ты слышала такие слова? — рассмеялся он.
В спальне было темно. Он наощупь снимал с нее одежду.
— Я хочу знать. Скажи мне правду!
— Не ревнуйте, госпожа Евгения. Я уже давно только ваш.
Она прижалась к его груди.
— Но ты долго жил без меня… Нет, не рассказывай ничего. Ничего не хочу знать!
Он был бы не против, если б сцена ревности продолжилась. В их любви не было места лжи и недосказанности, но Халену нравилось, когда жена вдруг начинала ревновать его к прошлому. В ней было еще много детской непосредственности, живости — того, что жены его министров называли дикарством. Но он видел, как оно сменяется спокойствием, основанным на чувстве собственного достоинства. Евгения ни перед кем не лебезила и никого не унижала. Даже к Айнис она отнеслась с искренним интересом, хотя редкая женщина была способна долго выносить столь неординарную особу.
Утро настало теплое. Белые облака сплошным шатром закрыли небо. Флаги на башнях едва шевелились. Можно было безбоязненно выходить в море — такая спокойная и нежаркая погода обычно устанавливалась на несколько дней.
Маленькое, но гордое суденышко «Белый гусь» Хален подарил сестре на восемнадцатилетие. На нем могло поместиться всего несколько человек. Венгесе и Камаким не хуже Халена управлялись с парусом — привычный навык людей, живущих на побережье. Четвертым членом экипажа стал вездесущий Пеликен.
Несмотря на облака, белокожая Айнис настояла, чтобы на корме натянули тент, и с удобством расположилась под ним в плетеном кресле. Рядом с ней устроилась Сериада. Кресло Евгении пустовало: она сразу же ушла на нос. Широкий парус поймал ветер, надулся, и корабль медленно отошел от причала.
— При таком ветре далеко не заплывем, — сказал Венгесе.
«Гусь» шел наискось от берега. Город был почти не виден, лишь темнели постройки порта, за которыми едва проглядывали в дымке замковые башни. Левее и правее берег вздымался каменистыми уступами, и над ними вились тучи чаек. Вода мерно плескала в борт.
— Евгения, идите к нам! — позвал мелодичный голос Айнис.
Евгения проскользнула под парусом, на секунду коснулась рукой плеча мужа и опустилась в ждавшее ее кресло. Женщины пили мятный ликер, а мужчинам налили настойку покрепче. Сериада протянула рюмку, но царица покачала головой. Непривычную к морской качке, ее слегка мутило. Камаким продолжил беседу, прерванную появлением Евгении.
— …Ни о каком производстве там не может быть и речи. Они получают первоклассную шерсть со своих антилоп и растят овес, который продают шедизских торговцам. Им вечно не хватает денег на содержание городов, а про селения я не буду и упоминать — туда просто не добраться, ведь дорог практически нет. Вы тут жалуетесь на своих дикарей. Но, поверьте мне, лучше иметь в соседях дикаря, который ничего от тебя не требует, чем содержать огромнейшие провинции, не дающие никакого дохода.
— Неудивительно, что они недолюбливают крусов. Им было бы намного приятнее жить по собственным законам, — заметил Венгесе.
— Без сомнения, — согласился Камаким. — Я всегда считал, что завоевания прежних царей не принесли ничего, кроме головной боли для сегодняшних чиновников. Нам приходится содержать береговые форты на протяжении тысячи семисот тсанов, в которых никто не хочет служить. А набирать солдат из местных жителей бессмысленно: отдай им форт с оружием, и они сразу же объявят его независимым от власти Матакруса. Они только и норовят заявить о своей самостоятельности. Чтобы выбить налоги, мы ежегодно снаряжаем на юг целую военную экспедицию. Когда-то крусы мечтали, что их крепости на завоеванных землях со временем превратятся в цветущие города. Но южане до сих пор относятся к нам как к агрессорам. В общем, огромная территория — это не достоинство, а недостаток.
Хален спросил:
— Что с Шедизом? Люди все так же бегут от щедрот царя Процеро? Вы закрыли границу?
— Закрыли и поставили часовых через каждые десять шагов, — засмеялся Камаким. — Иначе весь Шедиз перебрался бы на наши поля. Что, кстати, было бы неплохо — от шедизцев больше проку, чем от родных провинциалов.
— А в чем дело, почему они покидают страну? — спросила Евгения.
Камаким объяснил:
— Царь Шедиза Процеро Пятый не слишком любит свой народ. Это если мягко сказать. Он так поднял налоги, что количество нищих за последние десять лет выросло в несколько раз, и ввел такие законы, что не успевает строить тюрьмы для тех, кто их нарушил. Министр стран недавно рассказывал в салоне Айнис, что, по данным ведомства, за те же десять лет из Шедиза к нам перебралось более тридцати тысяч человек. А к тебе, Хален, много гостей пожаловало?
