— Да, они поступили нехорошо, — улыбнувшись, согласилась она. — Ну тогда хотя бы попроси Миру тебя вылечить.
Удивленный предложением, он уставился на Миру, и та серьезно кивнула ему:
— Давай, попроси меня!
Тось неуверенно мотнул головой.
— Но у тебя же нет дара.
— Откуда ты знаешь? — возмутилась та. — Говорю же тебе, попроси!
— Нет! — уже увереннее отказался Тось. — Не буду.
— Почему?
— Потому что я не хочу, чтобы он у тебя был! — вдруг сорвавшись, закричал Тось ей в лицо. — Потому что если у тебя будет этот проклятый дар, тебя заберут учиться, а потом ушлют куда-нибудь к Хельфу на рога, и я тебя никогда больше не увижу!!!….
Он очнулся от своего крика и увидел себя, лежащим в кровати у себя дома. С трудом поднялся, в зеркале отразилась тощая мальчишечья физиономия с всклокоченными волосами и безумными глазами.
О боги, надо же такому привидеться. Как въяве.
Несмотря на испуг, дух Тося не был сломлен.
— Я не буду просить помощи, — прохрипел он своему отражению. — К соседям, ха! К ворам, это будет точнее!
— Ну и дурак, — хрипло бросило ему отражение.
Тось вздрогнул.
— Хочешь сдохнуть в гордом одиночестве? — продолжило отражение. — Ты же болеешь. Иди к людям, они не такие уж плохие!
Тось тихо рассмеялся, поняв, что сходит с ума.
— Не такие плохие? Ха! Да они еще хуже! Они же все видят. Видят, что я уже четвертый день почти не выхожу из дома, что скотина не чищена, а сани посреди двора. Я ж еще не взрослый, Хельф их раздери! Мне тринадцати нет! Скажи, где у них совесть? Почему ни одна сволочь не зашла и не спросила, как у меня дела?
— А с какой стати они должны заходить? — пожало плечами отражение. — Ты же со всеми пересобачился!
— Пересобачился потому что они воры!
— Они не воры! Они просто люди! Они бы вернули тебе скотину!
— Ага, вернули! Я, между прочим, тоже человек! И я не пойду унижаться перед всякими там!
— Это гордыня, идиот! От нее добра не будет! Так нельзя!
— А как можно?
— Можно простить и сделать первый шаг!
— Ага, щас! Я их ненавижу! И вообще, какого демона я с тобой тут разговариваю? Сгинь, отражение!
Отражение нахохлилось и недобро посмотрело исподлобья.
— Сам сгинь! Еще неизвестно, кто из нас отражение.
Тось со злостью отвернулся и укрылся одеялом с головой.
Следующие несколько дней прошли словно в тумане. Тося жарило как на сковородке. Он прилагал неимоверные усилия, чтобы выходить из дома и кормить скотину. Впрочем, он не был уверен, что делал это каждый день. Иногда он так отключался, что не помнил, сколько спал, что делал и где был. Единственное, что Тось помнил наверняка, это то, что он постоянно болтал со своим отражением. Даже во сне они вели какие-то длинные, бесконечные споры на странные темы, которые Тось не мог вспомнить, как ни старался.
На поправку он пошел только через пару недель, но еще долго оставался слабым и беспомощным. О том, чтобы ехать в лес за дровами, и речи не было — Тось попросту разбирал забор между своим участком и участком покойного дядьки Сегория. По хозяйству тоже не мог ничего делать, даже на готовку сил не было, и он питался боги знают чем. Хорошо хоть Милка не подводила с молоком, иначе вообще мог бы умереть с голоду. Бедная скотина стояла по колено в навозе, запах в хлеву сшибал с ног, и Тось был уверен, что его чует вся деревня. Но в гости к нему никто из односельчан так и не зашел.
Глава 6.
«…. Все же странные создания, эти люди. Со времени моей последней записи прошло несколько месяцев, а я еще ни шага не продвинулся в понимании этих существ. То, что они смертны, и что жизнь их — юдоль страданий, мне было известно и ранее, но что находится у них в голове и на сердце, какими соображениями они руководствуются, когда делают то-то или то-то, по-прежнему остается загадкой. Возможно, чтобы добиться намеченной цели, мне следовало держаться подальше от лечебницы для больных душою, ибо ее пациенты ни в коей мере не являются объектами для моих изысканий и только запутывают меня еще больше. Но в этом вопросе у меня, к сожалению, не было выбора. Миру, мою неожиданную пациентку, очень долго не хотели выпускать из этого страшного заведения. Мотивы целительниц, занимавшихся ее недугом, мне понятны — нет никакой необходимости подвергать сей чудесный цветок опасностям большого мира за стенами лечебницы, когда есть возможность дать девочке окрепнуть в безопасном месте, где она окружена всеобщей заботой и вниманием. Ибо такой талант рождается раз в столетие, и будет настоящим преступлением потерять его по глупости или нерадению.
Но иногда я спрашиваю себя, а не более ли опасно для нее находиться в стенах лечебницы, где даже воздух напоен криками безумцев, а стены пропитаны их бесконечными страданиями?
Но, в то же время, я не берусь с уверенностью утверждать, что девочке здесь плохо, — все испытания, выпавшие на ее долю, она переносит с удивительным смирением, необычным для ее юных лет. Персонал лечебницы относится к ней очень хорошо, ни разу я не видел, чтобы кто-нибудь бросил ей резкое слово или отказался ответить на вопрос, когда ей достает решимости его задать (к сожалению, такое случается нечасто). Даже больные, не из буйного отделения, а более спокойные, с которыми можно общаться, не рискуя быть загрызенным насмерть, обходятся с ней доброжелательно и оказывают знаки внимания. Здесь следует упомянуть, что одного из них ей даже удалось вылечить, хотя никто не понял, как она смогла это сделать. Просто больной, поступивший в лечебницу в состоянии неконтролируемого ужаса, спустя час после общения с Мирой вдруг превратился в совершенно здорового и адекватного человека. Он улыбался, отвечал на вопросы и покинул лечебницу в тот же день.
Никто не знал, как к этому отнестись, поэтому все сделали вид, что ничего не произошло, хотя я уверен, что доклад о происшествии сразу был отправлен в отдел расследований Барнского представительства. Однако я уверен, что мы стали свидетелями чуда, которое Милосердная Анивиэль явила детям своим, дабы укрепить их в выбранном пути. В таком случае, Мира — проводник ее божественной воли, и становится для нас еще более ценной, нежели была раньше. Я излагаю мысли весьма сумбурно, но, признаюсь честно, я еще не знаю, что мне думать обо всем этом. Единственное, что я знаю точно, это то, что Мире становится лучше.
Скажу без ложной скромности — по-моему, мне удалось завоевать ее привязанность. Во всяком случае, она, несомненно, выделяет меня из толпы носящихся с ней, как наседки, врачевательниц. Я не думаю, что это только потому, что я эльф и я мужчина. Невероятно, чтобы в столь юном возрасте девочку интересовали представители противоположного пола, и еще более невероятно в силу того же возраста, что она успела ознакомиться хотя бы с одним глупым дамским романом, где эльфы предстают прекрасными романтическими героями, чтобы отдавать мне предпочтение по причине моей расы.
Мне кажется, что ее привлекает наше общение, а точнее взятый мной с самых первых дней искренний и простой тон, который помогает Мире раскрыться и почувствовать себя более спокойной и уверенной в себе. Под предлогом, что мне интересно, как живут люди в деревне, я расспрашиваю ее о доме, о родителях, о том месте, как она жила раньше. Я уже многое знаю о ней, но многое она скрывает или недоговаривает. Мне очевидно, что девочка испытывает совершенно нерациональное чувство вины из-за смерти матери, а также из-за того, что произошло впоследствии с телом покойницы. Хотя каким образом девочка может быть к этому причастна, я не понимаю. Еще она несколько раз вскользь упоминала о своем молочном братце, он несколько раз навещал ее в снах, после которых Мира долго не могла прийти в себя. Но она расплакалась и убежала, когда я попытался расспросить о нем. Я так и не понял, любила она его или нет. Я не понимаю ни ее мыслей, ни ее чувств. Иногда у меня просто опускаются руки. Но у меня все же есть надежда во всем разобраться. Сестра ее отца, безмерно благодарная мне за то, что я вывел ее племянницу из того страшного состояния, в котором она пребывала, сказала, что она согласна уехать вслед за мной в Тирту и увезти туда Миру. Я не смел и мечтать о таком. Действительно, может быть там, где не справились ни Барнские врачевательницы, ни я, смогут помочь высокообразованные университетские профессора? Я молю Анивиэль об этом….»
