Повариха, услышав эти слова, принялась ещё громче вопить и плакать, словно гигантская жирная гусеница елозя всем телом по пыльной каменистой земле. Палач лежал молча, и лишь по его подрагивающему время от времени телу можно было догадаться, как ему сейчас было страшно и неуютно.
Король Хрящ подал знак гвардейцам, кивком головы указав на два лежащих связанных тела.
— Тащите их к яме! — приказал он, с жестокой удовлетворенностью глядя, как солдаты, схватив обоих узников, совершенно не церемонясь, поволокли их к чёрному провалу земли, до крови обдирая тела несчастных жертв об острые камни. Король неспешно шёл следом, с мёртвым безразличием втаптывая в пыль железными сапогами кровавые капли, красной дорожкой тянущиеся за пленниками. Возле края ямы уже стояло наготове два открытых гроба, в один из которых гвардейцы грубо бросили госпожу Повариху, а во второй, побольше размерами, положили палача и, встав рядом, молча замерли, ожидая дальнейших указаний.
Подошедший Хрящ некоторое время с угрюмой жестокостью глядел на два дрожащих от запредельного ужаса тела, покорно лежащие в гробах, а затем мрачно проговорил, поочередно прожигая каждого двумя лучами горящих от ненависти глаз:
— Повариха! Когда-то давно ты говорила, что мне никогда не стать настоящим королём, если я буду жалеть преступников или проявлять милосердие к тем, кто в чём-либо провинился. Помнишь это? Это были твои слова, и я хорошо их запомнил! Как и хорошо усвоил твой урок, как стать настоящим Королём, казнив в тот день единственное дорогое мне существо, которое любил больше всего на свете… А теперь посмотри на меня. Как по-твоему, похож я на настоящего Короля? Я поголовно истребил всех троллей, уничтожив целый народ, меня ненавидят и желают смерти все мои подданные, мои руки по локоть обагрены кровью множества невинных жертв… О таком короле ты всегда мне говорила? Такого короля ты считаешь настоящим, Повариха?
Хрящ яростно оскалил белые зубы, словно пилы пираньи торчащие на жестоко перекошенном от лютой злобы лице.
— Но всё это бледнеет перед тем, что вы сделали с нею… — медленно продолжил он, окуная в ледяную чёрную пустоту своих неподвижно глядевших глаз двух скулящих от страха узников. — Вы намеренно, подло и жестоко убили её, не дав ей ни единого шанса, чтобы выжить, вы, из-за своей жажды власти и амбиций, не задумываясь казнили эту девушку, словно она была каким-то бездушным винтиком, которым можно пожертвовать и забыть… Вы убили единственное существо, которое я любил, и этого я вам никогда не прощу и моя месть будет страшной… И теперь, от имени короля и народа Бергентауна, я приговариваю вас, госпожа Повариха, и вас, господин Палач, к смертной казни, которая будет приведена в исполнение незамедлительно, прямо сейчас! И поверьте, я заставлю вас с лихвою, во стократ искупить все её страдания!
Король Хрящ подал знак стоящим наготове гвардейцам.
— Начинайте!
Солдаты, подняв крышки гробов и закрыв ими сверху начавших дико кричать от охватившего их ужаса узников, принялись деловито заколачивать их длинными стальными гвоздями, наглухо замуровывая несчастных пленников в их деревянных гробницах.
— Пощадите! — страшные вопли старухи резали слух даже сквозь плотно забитую крышку гроба, перекрывая грохот дробно звучащих молотков. — Прошу вас, ваше величество, убейте нас! Но только не так! Я не хочу та-а-ак умирать! Умоляю! Не-е-ет!
— Это вам за неё! — жестоко проговорил Хрящ. — В моём сердце больше нет места жалости и состраданию! Они навсегда умерли, вместе с нею, ещё тогда, двадцать лет назад, и обратного пути нет! А теперь, пожинайте то, что посеяли!
Король, горящими как уголья глазами, показал на чёрный провал глубокой ямы.
— Закапывайте!
Гвардейцы, обмотав верёвками оба гроба, осторожно спустили их на самое дно ямы и, взяв в руки лежащие рядом лопаты, принялись сноровисто забрасывать в неё большие горсти сухой каменистой земли пустыря. Хрящ с мрачным молчанием стоял рядом с ямой, смотря, как сухие комья земли барабанят по доскам гробов. Солдаты работали быстро, и холм насыпаемой земли рос прямо на глазах, делая всё глуше и глуше раздававшиеся из-под неё страшные крики жертв, полные смертной тоски и муки, пока, наконец, они не смолкли совсем, погребённые под внушительной толщей земли.
Хрящ ещё долго стоял на пустыре, ощущая в душе страшную пустоту после совершённой казни. Смерть двух убийц его любимой, вопреки ожиданиям, не принесла ему никакой радости; наоборот, сейчас, в своём сердце он чувствовал один лишь леденящий холод и мрак, словно саваном окутывающий все его существо. Он поднял невидящий взгляд на стоявших в ожидании гвардейцев и жестом приказал им уходить.
— Отправляйтесь в свои казармы и отдохните как следует, — приказал им король. — Завтра у вас будет тяжёлый день, так что будьте к нему готовы. Можете идти. Это приказ!
Солдаты, отдав напоследок честь, направились от пустыря в сторону видневшегося невдалеке Бергентауна, оставив короля наедине с самим собою. Хрящ, с мрачной тоскою поглядев на торчащие в вечерних сумерках темные башни города, лишь горько покачал головой. Ему уже не нужен был этот город. Его там никто не ждал, он не хотел сегодня возвращаться в мрачные бездушные стены замка, где его ждала лишь одинокая пустая комната с жёсткой холодной постелью, не согретая женским теплом… Хрящу уже ничего не было нужно на этом свете, кроме одного. Увидеть её… И, движимый единственным оставшимся у него желанием, король решительно зашагал от города прочь, в сторону старого бергентаунского кладбища, на встречу той, которая была для него дороже всей жизни…
Старый могильщик устало сидел на поваленном стволе сухого дерева, с любовью глядя на заботливо поправленный могильный холмик, когда к нему, хрустя пожухлой травой, подошёл король Хрящ.
— Ваше Величество, — старик поспешно поднялся, отвесив неловкий поклон и с тревогой смотря на короля, не зная, что ему дальше делать. Тот успокаивающе похлопал его по плечу и с неожиданной грустной улыбкой проговорил, протягивая могильщику небольшой кошель с золотом:
— Всё в порядке, старик. Ты молодец. Вон как всё сделал, лучше, чем было… Вот, возьми. Это тебе за твою помощь и… За неё… Спасибо. Спасибо тебе, что так заботился о ней…
Старый берген дрожащими руками принял кошелёк из рук короля, потрясённо глядя на него.
— Ваше Величество… Я…
— Я знаю, старик, — Хрящ печально улыбнулся. — Ничего больше не говори, здесь слова уже не нужны… Ещё раз спасибо тебе за всё. А теперь, оставь меня. Иди домой, старик… Я хочу побыть с ней сегодня наедине… И, возможно, в последний раз…
Могильщик, кивнув головой, положил кошель за пазуху и, медленно шаркая ногами, побрёл по еле виднеющейся в сумерках тропинке, по направлению к городу.
Хрящ, подойдя к могиле девушки, опустился перед нею на колени и, обняв руками тёплый могильный холмик, уткнулся лицом в пахнущую травой и цветами землю.
— Прости меня, любимая, — прошептал он. — Прости за то, что сделал сегодня… Я знаю, ты, со своим большим любящим сердцем, простила бы всех, но я не могу… Я не мог оставить твоих убийц безнаказанными, я бы никогда не простил себе этого! Я знаю, такому чудовищу как я нет места на этой земле, и потому я пришёл проститься с тобою… Если бы ты только знала, как я скучаю по тебе… Каждый день без тебя — это невыносимая боль, которую я уже не в силах больше терпеть, я уже и сам не знаю, для чего живу… Моё маленькое солнышко, если бы это было возможно, я бы жизнь отдал за то, чтобы ты осталась жива… Но, ведь это невозможно… Чудес на свете не бывает, и мы оба это знаем… Я так хочу быть с тобой, моя прекрасная служанка, и, возможно, моя мечта когда-нибудь сбудется, пускай не в этой жизни, но я хочу верить в это… Прости… Прости меня за всё… Я так виноват перед тобою…
Плечи короля затряслись, душевные муки, терзающие его, оказались настолько невыносимы, что Хрящ, не стесняясь, рыдал как ребёнок, прижавшись щекою к тёплой ароматной земле. Он так и уснул, обняв холмик руками, и во сне ему виделось, как чьи-то маленькие нежные ручки ласково гладили его по густым зелёным волосам, словно пытались унять всю ту боль, что годами копилась в его душе. И король, чувствуя эти нежные прикосновения, улыбался. Улыбался той самою мальчишечьей, давно забытой улыбкою, как когда-то, двадцать лет тому назад…
