в горле. — Что-то протестует во мне, когда я понимаю, что ем что-то живое, вполне полноценно рожденное.
Константин заходится громким грудным смехом, откидываясь на спинку стула. Он чертовски привлекателен, надо сказать. Этот блеск светло-карих глаз и темно-медовые волосы очень сочетаются с легким загаром и его белозубой улыбкой. Константин и правда принц с картинки. Даже коронованный, можно сказать.
— С такими разговорами и я стану вегетарианцем. Никогда не задумывался об этой стороне вопроса. Но мне нравится, что ты привносишь в мою жизнь что-то новое, — он смотрит на меня мягко, покровительственно, и впервые за долгое время, я и правда расслабляюсь при разговоре с мужчиной.
Он рассказывал мне про Колдор. Про те годы, когда Аркануум еще не был расколот на две части, и люди могли свободно перемещаться с солнечной стороны на темную.
Пока не появился Мулцибер. Дьявол знает откуда.
Он оккупировал Острог и возвел границы. И все же, этой власти ему было недостаточно. Демон требовал капитуляции и солнечной стороны — Колдора. На это Константин, разумеется, пойти не мог. До него Колдором управлял его отец, и эти земли были его родной землей. Сейчас Константин курсировал между Аркануумом и Землей почти каждый день. Благо, скорость звездолетов это позволяла. На Земле располагалась штаб-квартира Альянса Пяти Планет, и его главы каждый день разбирались с ущербом, нанесенным Мулцибером.
— Удивительно, как только он успевает, — зло хмыкает Константин. — Каждый день новая атака. При чем, в самых непредсказуемых местах. Судя по всему, у него неограниченный запас ресурсов. Я уже не говорю о его шпионах и агентах по всем галактикам. Он запустил свои клещи так глубоко, что даже совет Альянса боится атаковать. Те попытки, которые мы прилагали, были жестоко оборваны. А месть Мулцибера… — Константин недобро ухмыляется. — О, да, месть — это его конек. Он бьет в самые чувствительные места, всегда точно зная, как наказать противника. Были случаи, когда люди налагали себя руки просто опасаясь того, что он может с ними сделать.
— Он так ужасен? — я откусываю лист салата.
Константин нагибается ко мне ближе, и в его глазах какое-то лихорадочное пламя:
— Он сам дьявол, Диана.
Мурашки прокатились у меня по спине от того, каким тоном он это сказал. Мне словно передавался страх Константина перед Мулцибером.
— Находиться рядом с ним — это все равно, что заглядывать в глаза смерти. Там нет жалости, нет ничего святого. Он рискует собой так же безрассудно, как и своими людьми. Единственная власть, которую он признает — это полное подчинение.
— Его люди такие же, как и он? — произношу я, осипшим голосом. От этого разговора мне становится не по себе.
— Все до единого, — хмыкает Константин. — Они преданы ему безраздельно, словно этот демон опоил их каким-то наркотиком, и теперь они готовы отдать жизнь за одну только дозу этого кайфа.
Я промолчала, разглядывая салфетку на коленях.
Но разве можно так слепо идти за тем, кто является настоящим монстром? И если Мулцибер и правда как-то контролирует своих людей, то чем? Разве есть в мире хоть что-то, что может отдать душу в полное подчинение? И особенно самому дьяволу?
— Я бы хотел вернуть ночь, — Константин мечтательно смотрит в окно, — Колдор является солнечной стороной, а потому, у нас всегда царит день.
— Но ведь тем, кто живет в Остроге приходится хуже, разве не так? Без солнечного света невозможен синтез растений, и в Адских Землях, должно быть, только голая почва.
— Осторожнее, Диана, — Константин улыбается, но я вижу, что он резко напрягся. — Иначе я подумаю, что ты на стороне Мулцибера.
— Нет, разумеется, нет, — хмурюсь я. — Я не поддерживаю насилие ни в какой форме, я лишь говорю, что его методы безобразны, но объяснимы.
— Тирану всегда есть за что бороться, — отмахивается он. — Солнечный свет, или что-то другое, значения не имеет.
Я не согласна с ним, но молчу.
Это не моя война, и я уж точно не хочу ссориться с Константином из-за Архитектора Ада. Это их внутренние дела, политика, и премьер-министр Колдора явно чувствует себя неуютно, обсуждая это со мной.
— Я объединю планету, чего бы мне это не стоило, — Константин говорит это ровным голосом, но я угадываю в нем фанатичность, почти одержимость.
Если раньше сомнения и были, то теперь я поняла, что эта схватка неизбежна, и жалела о людях, которые погибнут. В войне нет ничего романтичного. Только кровь, страх и хаос. И какими бы благородными целями не руководствовался Константин, я все равно нахмурилась.
Сама я точно была сторонницей того, что худой мир лучше хорошей войны. Но два мужчины, делившие власть на Арканууме, явно были не согласны со мной.
И тогда я порадовалась, что живу на Земле. Что меня и Мулцибера разделяют миллионы километров и наша встреча практически нереальна.
2322 год, наше время
— Спасибо, — тихо произношу я, когда дверь в прихожей закрывается за нами.
Энже либо еще не вернулась, либо спит, и весь дом погружен во мрак. И сейчас я еще отчетливее чувствую то, что мы с ним здесь одни. По-настоящему. Объединены мраком пространства. И почему-то эта мысль отдается гулкими ударами в сердце.
Глаза Мулцибера горят во тьме, и я вижу только контуры очертаний его лица.
— За что ты меня благодаришь? — глухой шепот и жар его дыхания.
— За то… За то, что спас меня от Зверя…
Голос звучит как-то жалко, и я понимаю, что все еще боюсь его. И теперь, возможно, еще больше.
Или я боюсь себя саму рядом с ним?..
— Думаешь, я спас тебя, Диана? — Мулцибер приближается мгновенно, проводя рукой в сантиметре от моих волос. В его голосе сквозит насмешка.
— Что бы это для тебя не значило, я благодарна тебе.
— Это ничего не значит для меня, — равнодушно произносит он. — После лап Зверя тебя было бы не собрать даже по частям, — я вздрагиваю, и он, кажется, доволен, — а я не знаю, пригодишься ли ты мне еще, или нет.
— Только в этом дело? — тихо спрашиваю я, и сталкиваюсь с ним прямым взглядом.
Кажется, он в смятении. Взгляд на секунду становится потерянным, и в моей груди рождается сумасшедшая надежда, которую он давит тут же, безжалостно:
— Почему вы, женщины, всегда пытаетесь нарисовать из злодея принца? — презрительная усмешка. — Я демон, Диана, Архитектор Ада. Всегда им был и останусь. У меня нет чувств, тем более к тебе. Прости, что разрушил твои сахарные фантазии, — он издевательски надувает губы, видя, как я побледнела. —
