проникнуть мне под кожу.
— Ты меня знаешь. Я всецело за подачки.
Фейт отпрянула назад, её блестящие рыжевато-каштановые волосы рассыпались по плечам. Ей потребовалось мгновение, чтобы оправиться от шока, вызванного моим признанием. Хуже всего было то, что она действительно мне поверила.
— Хорошо, но сними толстовку и шарф. Ты выглядишь как придурок.
Я уже собиралась огрызнуться в ответ, но решила позволить своему горлу говорить. Поэтому я развернула свой шарф и расстегнула толстовку. Глаза Фейт вылезли из орбит.
— Что, чёрт возьми, у тебя на шее?
Глупая пыль твоей матери. Очевидно, я этого не говорила.
— Что-то у меня на шее?
Я провела ладонью по тому месту, на которое она смотрела, затем подошла к зеркалу, висевшему рядом с дверью.
Касс рассмеялась.
— Она сделала тату. Я думаю, что это довольно круто.
Фейт вручила Касс фиолетовый фартук, затем бросила один мне.
— Подожди, пока её кожа не обвиснет.
Мои губы изогнулись в улыбке. Фейт была жестоко честной девушкой, но в эти дни я всерьёз предпочитала честность ударам в спину.
— Оставь шарф, Кэт. Я не хочу, чтобы клиенты убегали, потому что они думают, что ты байкерская мотыга из Раддингтона.
Я фыркнула.
— Это холодно, кузина, — сказала Касс, завязывая свои тёмные волосы в конский хвост.
— Что ж, это правда. У кого на шее огромная филигранная татуировка?
— Могло быть и хуже. Это могло быть у меня на лице.
Она поморщилась, как будто порция текилы попала ей в дыхательные пути.
— Прошу прощения! — раздался голос.
— Возьму, — сказала Касс, входя в дверь, чтобы обслужить клиента.
Я повязала фиолетовый фартук с логотипом золотой кометы и звезды вокруг талии, затем снова обернула шарф вокруг шеи.
— Поздравляю. Кстати, — я указала на её живот.
Она покраснела, и веснушки, покрывавшие её нос, потемнели.
— Не утруждай себя попытками быть милой. Я знаю, что я тебе не нравлюсь.
Я была застигнута врасплох.
— Я честно это имела в виду. Возможно, мы не очень хорошие друзья — вообще не друзья, — но это не значит, что мои чувства распространяются на невинную жизнь в твоём животе.
Фейт откинула волосы назад.
— Разве ты не врач-стажер?
Я нахмурилась. Собиралась ли она попросить меня принять роды у неё?
— Да, но…
— Позволь мне поделиться с тобой кое-чем, чему я научилась пять месяцев назад. Младенцы не растут в животе. Они растут в матке матери.
Я чуть не рассмеялась. На самом деле, это была ложь. Я рассмеялась. Согнулась пополам. И это было даже не так уж смешно.
Спокойное сучье лицо Фейт исказилось оживлённой улыбкой, которая не исчезла, когда она развязала фартук и схватила пальто и сумочку. Перед уходом она сказала:
— Ты можешь оставить чаевые себе.
Это могло показаться мелочью, но для Фейт позволить мне сохранить что-либо ценное было крайней уступкой. Как и мистер Гамильтон, она не была щедрой, хотя, в отличие от мистера Гамильтона, была воспитана с деньгами.
Её отец был богатым человеком. Может быть, потому, что он был фейри. Все фейри казались состоятельными. Когда я присоединилась к Касс в шумной пекарне, я задумалась об отце Фейт. Я задавалась вопросом, жив ли он ещё. Мне стало интересно, живёт ли он в Неверре.
Когда клиенты начали расходиться, и стало относительно тихо, я спросила Касс о нём.
— Как его звали?
— Питер.
— У тебя есть фотография?
— Есть одна в туалете для сотрудников.
— В туалете?
— Да, — она выровняла оставшиеся кексы. — За рулонами туалетной бумаги.
— Серьёзно? Вот где она хранит его фотографию?
— Ну, он действительно разбил сердце Стеллы.
Засунул бы Эйс мою фотографию в свой шкафчик в туалете? У него вообще была моя фотография? Зная его, если бы и была, то, вероятно, сжег бы её. В следующий раз, когда я пошла в туалет, я проверила закрытый шкаф, и, конечно же, за чёрным резиновым поршнем был портрет мужчины с загорелым овальным лицом, покрытым щетиной, носом, тонким, как хлебный нож, колючими каштановыми волосами и карими глазами. Несколько симпатичный, но суровый на вид.
Я сфотографировала его. У Фейри было на меня досье. Нормально только завести на них досье, получить немного рычагов воздействия. Особенно теперь, когда я сожгла мосты с единственным фейри, которому я нравилась.
Берегись, мир, Катори Прайс наконец-то становится умнее.
Или моё здравомыслие пошатнулось по краям. Это тоже было реальной возможностью.
ГЛАВА 16. ТАБЛОИД
Помощь в пекарне Астры превратилась в работу на полставки. Не потому, что Фейт считала меня особенно одарённой официанткой, а потому, что её врач назначил ей постельный режим, а я была свободна.
Подпитываемая накопившейся энергией и растущим чувством вины, я работала больше часов, чем мне платили, пытаясь забыться в выпечке. Мои кондитерские изделия были и вполовину не такими красивыми, как у Астры, но с тех пор, как я позаимствовала её рецепты, они получились такими же вкусными.
Выходные были самыми сумасшедшими, но Фейт, которая продолжала ворчать, что её мать совершенно безответственна, наняла вторую официантку. Как только я освоилась с регистрацией и общением с клиентами, работа в пекарне стала приятным перерывом в моих буднях. Ещё один плюс: это вывело меня из дома, где папа и Милли говорили о трупах и поминках. К счастью, погибшие не были близкими друзьями или дальними родственниками. К сожалению, бизнес пошёл в гору. В соседних городах закрылись два похоронных бюро, которые направляли работу в Роуэн.
В свои выходные я встречалась с Каджикой в амбаре, чтобы потренироваться. Погода потеплела, а дни удлинились, так что я начала бегать каждый день. Иногда я просыпалась до рассвета и отправлялась в лес; иногда я бегала после работы вверх и вниз по залитому закатом пляжу. Моё тело становилось сильнее. Жилистые мышцы округлились и изогнулись под моей кожей, которая приобрела медный оттенок. Единственная часть меня, которая не развивалась, — это мой разум. Как бы усердно Каджика ни заставлял меня работать над этим, я не могла получить доступ к той части моего мозга, которая управляла водой. Подарок, о котором я никогда не мечтала, стал источником большого разочарования.
С другой стороны, меня утешало то, что я не сорвалась и не стала охотницей. Я больше не была уверена, кем я была. Хуже того, я не была уверена, кем я хотела быть. Я смирилась с тем фактом, что я другая, не совсем человек. Татуировка, обвивающая мою шею, подтверждала это ежедневно.
Я перестала носить шарфы, когда над Мичиганом прокатилась волна жары, поджарив длинную полосу белого песчаного пляжа и нагрев верхнюю часть озера. Моя татуировка вызвала
