Я сел возле него. Куда подевался гнев и ненависть? Он посмотрел на меня, еще живой, но ужасно страдающий. Лицо превратилось в сплошную кровавую рану, и только более-менее живыми оставались глаза — но они уже не блестели. Нет, жизнь медленно вытекала из него, и я догадывался, что таким темпом он может продержаться час другой, но не более того.
— Не знал, что последним кого я увижу… будешь ты… — еле смог выдавить из себя Изегрим.
— Не знал, что наступит момент, когда мне станет тебя жалко, — отозвался я, понимая, что должен спешить. Все во мне требовало идти искать Рейн, но я не мог двинуться с места. Его глаза, и то, что они не блестели, неожиданно стали важной вещью.
— Так пожалей меня, я знаю, что мне осталось не долго,… а ты это чувствуешь,… пожалей меня…
Я помнил все, что было причинено нам самим Изегримом и его волками. Еще час назад, я горел жаждой мести и хотел его убить особо жестоко, представляя, как я это сделаю, но почему все вдруг так изменилось. Почему мне стало его жалко? Почему теперь? Я видел столько крови, и мне приходилось убивать, но эти глаза без блеска, что в них особенного? А просто все дело в том, что я всегда помнил, как блестят глаза у людей перед смертью — они могли быть живы, а в следующий миг умереть, и их глаза закрывались. И теперь вот это…
Нужно спешить, — напомнил я себе. Поднимаясь над Изегримом, я протянул пистолет, потому что не хотел пить его кровь, или быть еще как-то иначе причастным к его смерти, и этим умирающим глазам. Я не хотел осознавать, что жизнь, уходящая из него, может поселиться в моих воспоминаниях.
Курок мягко спустился, и я не почувствовал отдачи, как это было когда-то когда я еще был человеком. А Изегрим не издал ни звука. Глаза закрылись. И я мог уйти.
Но, стоило мне войти в дом, Изегрим и его пустые глаза мгновенно забылись. Я почувствовал ее запах! Рейн!
Забыв обо всем на свете, я кинулся наверх и за мгновение, передо мной предстала комната, и ее обитатели. На полу лежало два тела, и запах крови сбил меня с толку. Я не мог поверить в то, что опоздал, но вот что-то зашевелилось в темном углу, и оттуда вышел Аерас.
— Рейн жива. Кажется у нее обморок.
Мельком глянув на его кровавые руки и рубашку, а потом на Волчицу я все понял. Но меня это не интересовало. Только дыхание Рейн имело значения. Я опустился возле нее на колени, и легонько пригладил волосы. Она выглядела так, будто просто спала. Такая невинная, с неожиданно побелевшей кожей, и трепещущими ресницами. Ее губы двигались, словно она пыталась говорить. И все же я понимал, что ее сны могут быть мучительными, потому стал будить. Она открыла глаза и посмотрела на меня вполне осознано, а затем улыбнулась. И с ее глаз покатились слезы облегчения.
— Это сон, — пробормотала она, чем заставила улыбнуться меня. Если ей нравилось видеть сны с моим участием, я был только рад. Я всегда только об этом и мечтал. Ни одна месть не могла принести мне такого удовольствия, как ее слова.
Эпилог. Возвращение к нормальной жизни
Любовь — единственная страсть, которая не признает ни прошлого, ни будущего.
О. Де Бальзак
(посвящается Екатерине Шуваловой, за то что когда-то взялась редактировать мою книгу и тем самым заставляла меня безбожно пахать!)
Последние полгода я думала только о том, будет ли спасение и настанет ли покой. Он настал. Как иначе я еще могла думать, когда вся моя семья была в сборе. Бет и Теренс стали моими прежними друзьями, и жизнь вошла в свое русло.
Конечно же, все изменилось.
Я изменилась. Я изменилась настолько, что еще сама не была готова осознать этого, но время еще придет.
Мы теперь снова были с Калебом близки. Наш первый раз после этой встряски был сладостнее и страстнее, чем когда я впервые узнала, что такое быть с Калебом.
Я приехала к нему после уроков, он был дома, но не рисовал.
Мы ни о чем не говорили в этот день. Не загадывали. Не вспоминали. Мои мечты пока что оставались моими.
Когда я обняла его все плохое, словно стерлось из воспоминаний.
Поцелуи стали глубже, чувственнее, требовательнее, и я отвечала на них, но в какой-то момент глаза у меня защипало, и они стали влажными. Как много всего произошло, но мы выстояли, мы по-прежнему были вместе. Калеб меня не осуждал. Пусть ему не нравиться, что я больше не его маленькая девочка, которая нуждается в опеке, и могу постоять за себя. Но ведь люди меняются.
Как прав был Калеб, я еще смогу измениться много раз, поменять взгляды и отношение к чему-либо, прежде чем стану вампиром. Можно и не спешить. Ему нравиться, как стучит мое сердце, мне, откровенно говоря, пока что тоже, но надолго ли? Я не знала, у меня все было впереди!
У нас все было впереди!
