— И я рада и встрече, и что с тобой всё в порядке, — произнесла Аверил искренне.
Герард наверняка мог бы разыскать Шерис, попроси Аверил его об этом, даже если бы не сумел, то попытаться-то всяко мог, однако сомневалась Аверил, что муж одобрил бы её желание найти подругу по публичному дому. Всё же Шерис не Стевия, привлёкшая внимание Торнстона и оттого считавшаяся почти своей, если не доверенным лицом, то человеком приближённым, знавшим больше, чем обычно посторонним дозволялось.
— Береги себя.
— И ты себя.
Шерис кивнула, улыбнулась на прощание и, склонив голову, отступила от алтаря. Место суккубы тут же заняла пожилая женщина во вдовьем платье и Аверил отвернулась, сосредоточила взгляд на пламени своей свечи, неровном, трепещущем на сквозняке. Исполнится ли когда-нибудь желание Шерис? И сколь обоснованы страхи Аверил? Герард о том не говорил, уверял лишь, что Аверил совершенно не о чем волноваться, что всё будет хорошо, но вдруг что-то не так подойдёт? Их выследят, старшие неладное заметят, Герард по возвращению в орден обручальное кольцо снять забудет или привязку кто на нём почует, пусть бы Торнстон и говорил, что члены братства вещей таких не чувствуют и особенно не видят их друг на друге.
Не чувствуют, однако Шерис-то подметила. И лишь боги ведают, кто ещё таким же образом сможет правду узнать.
Аверил прошептала короткую благодарственную молитву Гаале и супругу её и тоже отступила от алтаря. Пробралась осторожно через полукруг людей, нашла Герарда подле выхода из храма, ожидающего терпеливо сбоку от высокой двустворчатой двери. Улыбнулась безмятежно мужу, протянула ему руку и позволила увести себя из душного, озарённого свечами зала.
* * *
Ребёнок родился на исходе второго месяца весны, когда белый и розовый душистый цвет деревьев уже затопил юг Афаллии, где Герард нашёл и купил дом, находившийся в стороне от ближайшего поселения, рядом с опушкой лесной. Совсем маленький — кухня, гостиная и одна спальня, не считая мансарды, — но Аверил и не надо большего. В таком домике ей и ориентироваться легче, и управляться с хозяйством в его стенах проще, и никакой прислуги не нужно.
Никаких чужих людей рядом, только Торнстон и Стевия, приехавшие к родам. Торнстон уверял, что по молодости лет не раз доводилось ему видеть, как рожают, и что, мол, он способен принять роды не хуже врача, однако Аверил хватило и помощи Стевии, даже звать настоящего доктора или повитуху не пришлось. И хотя Аверил до последнего момента ждала мальчика — Герард говорил, что, судя по всему, у их отцов только сыновья и бывают, — родилась девочка.
Веледа.
Имя выбрал Герард, Аверил как-то и не подумала об имени для девочки, но предложенный мужем вариант одобрила сразу, без возражений. Слышался ей в имени малышки вздох ветра, шёпот листвы молодой и нежность лунного сияния. И Герард, ничуть не разочарованный рождением дочери, Веледу обожал, называл самой красивой девочкой на свете, своим сокровищем, радостью и маленькой принцессой.
И впрямь красавица. Правда, глаза зелёные, словно очи речной девы ундины, и цвет их явно от мамы Аверил достался, равно как и пушок светлых волос на голове. Нрав спокойный, по крайней мере, пока все желания новорожденного высочества исполнялись в точности. Не болела, как, впрочем, и сама Аверил, вспомнившая вдруг, что, кроме аппетита и причудливых пристрастий в еде, никаких иных признаков нездоровья, беременности сопутствовавших, ничего из того, о чём мама когда-то рассказывала, так и не появилось, и до самых родов Аверил прекрасно себя чувствовала. Дом обустраивала, хозяйством занималась вопреки всем запретам Герарда и лишь отмахивалась беспечно от предложения нанять-таки помощницу в соседней деревне. Стихийная сила оставила Аверил с рождением дочери, зато сияние никуда не делось, и по настоянию мужа Аверил старалась не забывать о тренировках.
Получалось не всегда.
Да и когда, если по дому и огороду, рядом разбитому, забот полно и ребёнок, каким бы спокойным он ни был, всё равно внимания требовал. Герард присоединился к партии Торнстона в Афаллии — сугубо ради того, что почаще рядом с семьёй быть, — но вёл её спустя рукава, всё искал возможность оставить столицу и приехать к жене и дочери, неделями не появлялся ни при дворе, ни в иных важных для братства местах. И, сколь известно Аверил, у Торнстона дела не лучше обстояли.
Она не знала, когда именно Торнстон и Стевия всё же пришли к согласию, кто первый шаг навстречу сделал и признал, что жить без своей пары не может, просто однажды собрат, навещая по своему обыкновению друзей, привёз с собой Стевию и сообщил, что отныне она — его связанная пара. А по приезду к родам Стевия призналась Аверил по секрету, что, кажется, тоже беременна. Они поселились неподалёку, безмятежные в своём счастье, чистом, прозрачном, будто вода родниковая, и Аверил всегда улыбалась, глядя на них, радовалась от всего сердца, что и друг Герарда сумел обрести и близкого, любимого человека, и семью. Правда, Стевия, верная своим убеждениям, связывать себя ещё и брачными узами по принятым в храмах канонам не торопилась, да и словесные пикировки вкупе с привычкой спорить и возражать Торнстону из жизни их не исчезли.
После рождения Веледы Торнстон и Стевия стали чаще в гости заглядывать, на малышку посмотреть, поговорить. Аверил и Стевия порою оставляли мужчин, уединялись в уголке, чтобы вволю поболтать о том, что для мужских ушей не предназначалось. Животик Стевии с каждым разом всё заметнее становился даже под свободным платьем с завышенной талией и пусть аппетит Стевии под влиянием беременности не изменился, в отличие от Аверил, зато появилась привычка жаловаться на всё подряд, особенно на Торнстона. И что Торнстон ничего, ну совсем ничегошеньки не понимает, и что ни капли не любит её, Стевию, и что якобы бросит её, едва она родит, и найдёт при дворе какую-нибудь не озабоченную кормлением и пелёнками красотку, потому что мужики все такие, а проклятые тем более. Аверил же больше иное тревожило. Не привлекает ли Герард внимания чрезмерного своими отлучками регулярными, подчас с Торнстоном на пару, не вызывают ли они оба подозрений у старших? Но муж, когда Аверил делилась с ним беспокойством, только улыбался беспечно, целовал её и уверял, что ничего страшного не произойдёт, что если бы старшие что-то заподозрили, то уже дали бы об этом знать, намекнули или приставили соглядатаев, а коли до сих пор тихо было, то, значит, ничего они не заметили. Что всего-то надо набраться терпения и подождать, пока Веледа подрастёт немного, а Стевия родит, и тогда можно будет отправиться на восток, как они и планировали, укрыться там в каком-нибудь надёжном месте, начать новую жизнь.
Аверил верила.
Хотела верить, хотя и не могла полностью избавиться от волнения за их будущее, за будущее их дочери. Она ведь удивительная, совершенно необыкновенная, их маленькая принцесса, непохожая ни на кого другого, перенявшая силы и отца, и матери. И ребёнок Торнстона и Стевии наверняка таким же будет, если тоже девочка родится, то и она, подобно Веледе, получит дар от обоих родителей.
Так жизнь нынешняя, тихая да ровная, и текла.
Обычный летний день, один из многих, бывших до него. Герард с утра уехал к Торнстону по какой-то срочной надобности, но обещал к вечеру вернуться. Нежно поцеловал перед уходом жену, и Аверил, оставшись дома одна, занялась повседневными делами. Дом и прилегающая территория под защитой полога собратьев, а за ежедневными хлопотами скучать некогда.
В какой момент всё изменилось? Сколько времени прошло с момента отъезда Герарда?
Немного, наверное, пусть Аверил и не смотрела на часы. Она всегда по запаху определяла, находился ли муж поблизости или уже отдалился на достаточное расстояние, чтобы ощущать лишь тонкий покров родного аромата, рассеянного по всему дому, поддерживающего незримо в отсутствие любимого.
Сначала обрушилась боль, сильная, ослепляющая и оглушающая, навалилась грудой камней, придавила тяжестью неимоверной к земле. На мгновение огнём, изнутри испепеляющим, обдало, а затем холодом, колючим, разъедающим, словно за окном не жаркий день силу набирал, а морозы северные стояли.
