Она издает грустный смешок. В голове плывет.
Аддис бегает по коридорам и освещает фонариком двери и окна, проверяя периметр, но дом по—прежнему пуст, кроме семьи скелетов, лежащих в гостиной. Их пожелтевшие лица смеются над Норой, когда Аддис наводит на них луч света. Она снова ощущает жженый запах. Пластик? Волосы?
— Нора, — шепчет Аддис.
Она видит струйку дыма, освещаемую его лучом, и оглядывается по сторонам в темноте.
— Эти скелеты… Почему же их черепа не вскрыты как у тех, что на улице?
Нора застывает. Она смотрит за лучом фонарика, освещающего череп отца. И она замечает: трещин в черепе нет. Пулевых отверстий нет. Нет дыр. Внутри этого черепа нетронутый мозг.
Тут она слышит шум, но не сверху. Из кухни. Царапанье, потом металлический писк открывающейся дверцы печи. Нора оборачивается. Скелет, выпрямившийся из—за печи, держит дымящуюся форму для выпечки. Тефлоновая форма со всех сторон обгорела, и покрыта тлеющими ошметками. Нора и ее брат не реагируют, когда скелет несет форму в столовую и ставит на стол, где она шипит на вишневой столешнице, добавляя еще горького дыма к без того уже едкому воздуху. На скелете надет фартук. Пряди тонких волос цепляются за тонкую кожу на скальпе. Форма для выпечки пуста.
Отец поднимается с кресла с шумным стуком костей. Двое ребятишек следуют за ним. Они садятся за обеденный стол и погружают вилки в пустую форму, перекладывая пустоту в белоснежные китайские тарелки, засовывая пустоту себе в рот и скобля зубы стальными вилками. Потом, на середине жевания, словно удивленные звонком в дверь, они одновременно останавливаются и поворачивают голову, чтобы посмотреть на Нору.
Аддис кричит первым. Нора хватает его за руки, не обращая внимания на острую боль в пальце, и устремляется к входной двери. Она тянется к замку, когда видит два разлагающихся лица в дверном окне—арке. Она бежит к задней двери, но семья скелетов выстроилась в конце зала, глядя на нее с гротескной усмешкой. Входная дверь яростно громыхает – большой мужчина пытается проникнуть внутрь. У Норы появляется иррациональная надежда, что он идет спасти ее, но затем он разбивает кулаком окно двери, и она не видит больше боли в его взгляде, а только лишенный разума голод.
Мужчина со своим помощником ломятся в переднюю дверь, семья сидит в конце комнаты, их пальцы, как когти, сжимают и разжимают воздух. Выхода нет.
Нора тащит Аддиса в ванную комнату – крошечную коробку, в которой находится только раковина, унитаз и узкое окошко, выходящее на задний двор. В комнатке едва хватает места для двух человек. Отличное место для последней битвы.
— Стой позади меня, — шепчет она. — Если они меня…
Она не договаривает. Говорить больше нечего.
Она задерживает дыхание и прислушивается. Громче всего бьется в груди ее сердце. Пульсирует в ушах и ревет в висках. Крошечные вопли нервных окончаний пальца достигли космоса и вернулись назад, в обрубок.
Большой мужчина прекратил стучать в дверь. В коридоре наступила тишина. Потом раздались шаги. Медленные, раз в секунду, шаги костяных ног простучали по полу, как когти собаки или туфли на шпильках. Щелчок замка. Скрип двери. Шагов стало больше, они намного тяжелее, но смягчены обувью. Потом наступила тишина.
Нора напрягается. Она берет топор обеими руками, несмотря на растущее онемение правой. Аддис прячется у нее за спиной на сиденье унитаза, тяжело дышит, но он слишком испуган, чтобы плакать. Она встает в позу, загораживая его полностью. Ее посещают эгоистичные мысли: если он погибнет, как минимум, ее здесь не будет, чтобы это увидеть. Она – его старшая сестра. Она должна уйти первой.
Она оглядывается, чтобы сказать, что любит его. Сморщенное лицо ухмыляется в окне. Копье кости пробивает стекло и Аддиса. Поднимает его, вторая рука обхватывает, и он исчезает через оконный проем.
Нора остается одна в ванной комнате, глядя на темный двор с аккуратно подстриженной травой и кустарниками. Только она и мягкий стрекот сверчков.
Ее лицо перекашивает и дергается в беззвучном вопле. Она пинком отворяет дверь ванной. Коридор пуст. Она выбегает через широко открытые двери и обегает дом, размахивая фонариком, рисующим светом сумасшедшие дуги. Она видит открытую внутрь заднюю дверь.
Все собрались в гостиной. Большой мужчина и женщина стоят на коленях на полу перед кофейным столиком. Аддис лежит на дорогой дубовой столешнице, его кровь заливает выгравированные на ней цветы и узоры. Мужчина и женщина смотрят на него сверху вниз, и скелеты нетерпеливо склоняются над ним, как ангелы в сатанинское рождество.
Аддис смотрит на Нору. Он кашляет, и его губы краснеют. Он что—то говорит, но слишком тихо. Большой мужчина берет его на руки и поднимается на ноги. Человек смотрит на Нору. Искра сознания еще осталась, слабая и исчезающая, но все еще в нем, как и боль. Потом существо встает и трогает его за руку. Его острые пальцы сжимаются, пока не рвут кожу. Нора слышит, как в комнате нарастает гул, вибрация исходит от существа и от скелетов, низкий и диссонирующий звук, как сто треснутых бокалов, звенящих в унисон.
Существо перекрикивает гул. Он открывает челюсти, и возникает сухое грубое мычание, пронзительное и жестокое, полное бессловесной ярости, как рев мегафона в ухо мужчины.
Глаза мужчины меняются. Брови и губы расслабляются. Его боль, тоска и неуверенность исчезают.
— Нет, — хрипит Нора. – НЕТ!
Мужчина вгрызается Аддису в плечо. Аддиса начинает трясти.
Нора так сильно жмурится, что глазам становиться больно. Она бежит прочь, натыкаясь на стул, стены, спотыкаясь на газоне. Она видит только темноту и искры. Ее дом рушится, кирпичи распадаются, стены падают друг на друга, а потом появляется черное облако пыли, которое заполняет воздух и скрывает все, стирает все, заставляет все исчезнуть.
Она сжимает лицо руками, выдавливая мысли.
«Нет».
Джули приоткрывает глаза. Утреннее солнце преломляется через их влагу, создавая абстрактные узоры на ресницах. Она только что очнулась от долгого сна, как обычно, плохого. Ей снилось, что она была монстром. Ей снилось, что она была в пустой школе. Ей снилось, что скелет украл белое платье ее матери, и танцевал с отцом на крыше.
Она чувствует под собой грохот и понимает, что грузовик движется. Она садится и вытирает корочки с уголков глаз. Солнце стеснительно выглядывает в раннем рассвете.
— Мама? – говорит она, и в зеркале появляются глаза ее матери, синие, как у нее, но бледнее.
— Привет, дорогая, — говорит она.
Джули потягивается.
— Где мы?
— Только подъезжаем к Сиэтлу. Видишь?
