Скуврель появился через миг, и я подняла руки, прикрываясь, несмотря на пузырьки.
— Если бы я хотел посмотреть, я бы выпросил это сделкой, — сказал Скуврель, хихикая.
Отлично. Это помогло моим пылающим щекам.
Он посмотрел мне в глаза, его глаза сияли т предвкушения.
— Я хочу имена.
— Заключай для этого сделку, — предложила я.
Он рассмеялся.
— Я скучал, Кошмарик. Я скучал по твоему упрямому взгляду и веселым играм. Хотя ты являлась мне во снах. Ты была со мной каждый миг последние месяцы. И мне нравилось видеть тебя через Жемчужину-зеркало, но я скучал по напряжению, ярости, радости от твоего отказа подчиняться мне.
— Сколько времени прошло? — спросила я, голова кружилась. Я теряла ощущение времени, перемещаясь между мирами. Все жили без меня.
— Полгода. Полгода службы и отчаянного одиночества спутанного сердца, — он сделал паузу, наклонил голову, чтобы было легко видно шрам на месте уха. Почему он не убирал это мороком? — Что ты возьмешь за эти имена?
Я усмехнулась. И я скучала по этому, хоть и не хотела признаваться. Скучала по тому, как сияли его глаза, и губы изгибались, как натянутый лук, когда он улыбался.
— Я возьму твое имя, — сказала я.
— Оно уже у тебя есть, — он склонился над краем пруда, словно он был магнитом, а я — железом.
— Твое настоящее имя.
Он отпрянул, потрясенный, но при этом улыбка играла на губах. Может, я была для него неприлично забавной.
— Невозможно.
— Ты на мне женился, — сказала я. — Странно было бы не хотеть знать имя своего мужа.
Он нахмурился.
— И ты не дашь мне средства для охоты на врагов, пока я не предложу тебя себе как козел на заклание? Это не верность жены.
— Если ты так хочешь выразиться… да.
— Ты опасна, Кошмарик, — сказал он, взгляд был гневным и радостным. — Ты ужасная зависимость. Если бы я мог избавиться от тебя, бросившись в темные глубины моря, я бы утонул в забвении, не мешкая.
Он драматично покинул комнату, и я использовала шанс, чтобы отмыть лицо и волосы, расплела косу, чтобы смыть кровь и грязь. Выжила бы я после тех ран, если бы Скуврель не исцелил меня? Если бы выжила, была бы навсегда калекой. Пальцы были ужасно сломаны. Как и челюсть. Я поежилась от мысли.
Я была в долгу перед ним. У меня будут очень длинные волосы.
Когда я выбралась из воды, Скуврель вернулся, протянул одежду, отвернув голову. Было смешно, что он так ценил мою честь, когда его натура была дикой.
Наряд состоял из тонкой белой рубашки со странными кружевами в виде корон и пауков на воротнике. В другой руке он держал темную куртку с вышитыми красными змеями. Темно-красные леггинсы и черные сапоги до колен с черным жемчугом, похожим на рыбьи глаза, на боках были следующими. И под конец был мой меч в ножнах, кожаный пояс был в сухой крови. Моей.
— Они портят тебя рваной одеждой, но я возвращаю твое великолепие, — гордо сказал Скуврель. — Они пытаются забрать твою гордость, но я поднимаю тебя до рангов сидхе.
— Постой, — моя голова вдруг закружилась. — Ты же не хочешь сделать меня фейри?
Я взяла одежду из его ладони, разглядывая его макушку.
— Я не буду портить тебя, обрекая на мой ад, Кошмарик. О, нет, лучше ты пытай меня своим светом. Я не буду тебя портить. Клянусь в этом своей душой.
— Я не уверена, что у тебя есть душа, — жестоко сказала я.
— Видишь? Мы друг друга полностью понимаем, Очаровательный Кошмарик.
— Я не убеждена в этом, — сухо сказала я. — Правда или ложь, твои милые прозвища — просто обман. Ты пытаешься направить мою голову в петлю, которую я не вижу.
Его ответ прозвучал шепотом:
— Правда.
Я поежилась.
Его голос стал сухим.
— Быстрее одевайся, Кошмарик. Мой господин приходит во тьме.
— Равновесие? — спросила я.
— Ты забыла, что продала меня на службу, дорогой Кошмарик? Я не забыл. Я помню это каждую ночь, когда приходится работать против моей воли на него. И мне больно служить противоположности, хаос служит порядку, и смотреть, как все становится аккуратным, самое ужасное.
— Я должна извиниться, — виновато сказала я.
— Я не принимаю, — сказал Скуврель, оглянувшись через плечо на меня, отчасти одетую, но прилично, его лицо было оскорбленным. — Я предпочитаю ум, а не сострадание. Я предпочитаю жену с ярким разумом, а не ту, что оплакивает меня своими слезами.
Он склонился ко мне, вдохнул, словно мой запах как-то придавал ему сил. О. Я забыла, как фейри питались моими эмоциями.
— Я хочу убрать человеческих детей из этого мира, — напомнила я с решительным видом.
— Хорошо, — сказал он с беспечной улыбкой, его глаза были в дюймах от моих. — Но не жди моей помощи. Моя воля связана с Равновесием еще на полгода, твоими стараниями, ужасная работорговка. Потому я не должен говорить тебе, что другие смертные дети скрыты на этом Дворе. Это будет ужасным предательством. И потому я не должен говорить тебе, что тайник твоей сестры на скалах Ястреба. Она хранит там тайные вещи. И тебе захочется знать ее тайну. Не мне тебе это говорить.
Он склонился и поцеловал меня так быстро, что я едва успела охнуть — поцелуй был голодным. Опасным. Моя кровь от него кипела. Он подмигнул, усилив потрясение.
— Я должен тебе плату за это позже, — выдохнул он.
И он пропал раньше, чем я ответила. Я закончила одеваться, пристегнула ножны поверх узких штанов, надела короткую куртку. Как он всегда добывал женскую одежду? И как она всегда мне подходила? Стоило задать больше вопросов. Но когда он был рядом, было сложно помнить о них.
Как только я закончила, он прошел в комнату, как тень, поднес палец к губам. Он склонился так близко, что его губы задели мое ухо, пока он шептал:
— Спрячься за гобеленом, пока я не уйду, Кошмарик. И не медли, чтобы явиться ко мне снова. Я буду ощущать твое дыхание шеей, твои ледяные ладони на моих в каждом кошмаре за много ночей впереди.
Я не успела ответить, он толкнул меня за большой гобелен, и я услышала, как его дверь открылась с грохотом. Я с трудом подавила желание бежать и бить Равновесие ржавым мечом на моем бедре.
Глава двадцать четвертая
Я ждала долгие мгновения, дверь захлопнулась, и я осторожно вдохнула, подняла клетку и рукоять топора. Я была в долгу перед Хельдрой за то, что она отдала их мне. Без них у меня не было бы шанса спасти остальных смертных детей.
Повезло, что они были тут. Но я начинала думать насчет меча. Он откуда-то четко знал, где нужно было быть, и относил туда.
Я уже жалела, что не надавила на Скувреля и не выяснила, где именно были дети. Он был как водопад, то горячий, то холодный. Что я могла понять по тому, как он исцелил меня, а потом признался, что хотел поймать меня? Или по его помощи с поиском детей и отказе исцелять без платы? От него моя голова кружилась.
Я замотала ею. У меня не было времени на размышления. У меня было ограниченное время на поиск детей и их спасение до того, как моя сестра вторгнется в мир смертных. Нужно было спешить. Лучше всего было проверить путь самой.
Я вышла из-за гобелена. В купальне никого не было. Это хорошо. Я добралась до яркого окна, выглянула и охнула.
Окон было вырезано в меловой сколе, нависающей над беспокойным. Морем. Последние лучи заката раскрасили залив розовым. Я была в центре бухты в форме подковы, так что видела стены из скал вокруг. Десятки, а то и сотни ярких тканевых мешков свисали со скал на веревках разной двери. Что это могло быть?
Один из ближайших брыкался, на миг стало видно силуэт человеческого тела.
Нет.
Я слышала об этом, когда я прошлый раз была в Фейвальде. Этих фейри наказали, повесив в шелковых мешках до их смерти.
