Чудовище сменило его, затемнив полоски на его лице и теле, наполнив его первобытным умом и дикостью, которые словно были на высоте. Как наркотик, который открыл все чувства, обострил рефлексы и знания. Обладание такой силой — он наслаждался тем, что наполняло его.
— Ограничено, шакал? — У шакала не пропало углубление решительного тона. Впервые то, что почувствовал шакал от Породы, которую они называли чудовищем, наполнило его страхом. — Выживание никогда меня не беспокоило. Если наступит завтра, оно придет с видениями крови, моим сердцем, бьющимся перед моим лицом, даже когда мое тело борется за выживание. Если этого не произойдет, наступит покой. Ты не заслуживаешь покоя, но я здесь, чтобы дать его тебе.
Шакал наконец-то признал, что нет смысла вести переговоры с тем, у кого полностью отсутствует здравомыслие.
— Она заставила бы меня убить вас быстро. — Он смотрел на них с расчетливым интересом. — Не хочет слышать ваши гребаные крики. Ну, а я хочу услышать ваши крики!
Когти удлиненные, острые, как бритва, сильные, слегка изогнутые, идеально подходящие для разрывания и измельчения плоти живого тела.
Взглянув на бок, он увидел, как РэймондМартинес смотрел в ужасе, его лицо наполнилось страхом, в глазах был виден шок.
— Ты следующий, — пообещал он вождю нации. — Запоминай.
Грэм посадил его на стул в гостиной, прежде чем пошел к своему котенку, собираясь позволить ей услышать крики шакалов.
Неотчетливое бормотание слышалось от заклеенного рта Рэймонда, пока слюна стекала по подбородку.
Из горла Грэма донесся смешок. Монстр, которым он становился при любой угрозе его паре, извлекал удовлетворение и силу из страха его врагов, от их боли. Все, что угодно, достаточно злое, чтобы нанести удар по такому совершенству, как его Кэт, заслуживает всей боли, которую он может им дать, и даже больше.
— Что ты? — с любопытством спросил тот, что главнее, явно сражаясь с паралитиком, пытаясь заставить его тело двигаться.
Он отчаялся, хотя только запах этого отчаяния был очевиден. Отчаянно пытается спасти своего партнера.
Посмотрев между ними, он зарычал низко, грохот предупреждения, намерения.
— Самый страшный кошмар Совета, — проговорил он. — Монстр, которого они вытащили из глубины агонии, которую не должен знать ни человек, ни зверь.
— Другие придут, — предупреждение было сказано добровольно. — Они верят, что она твоя пара, твоя слабость. Они не остановятся, пока не получат ее.
— И я не остановлюсь, пока все вы не умрете, — со смертоносным эхом, его голос вырвался из глубины души монстра, когда он подошел к более слабому Шакалу. — Это твоя слабость, шакал. Ты сможешь услышать его крик…
•ГЛАВА8 •
— Гидеон? — ее сладкий голос, летний дождь, наполненный невинностью, заставил чудовищную ярость, наполнившую его, остановиться.
— Уходи, — огрызнулся он, не глядя на нее. — Ты не слишком отважна, чтобы быть здесь, так что уходи.
Он чувствовал запах ее боли, ее уверенность в том, что она сможет урезонить его гнев, поглощающий его.
Она не понимает. Это ее единственная защита. Это беспощадная решимость делать то, что должно быть сделано любой ценой. Его способность отступать и позволять монстру освободиться. Без этого он никогда бы не пережил безумие, которое заполняло его все эти годы.
— Не делай этого, Гидеон, — прошептала Кэт, шагнув в комнату, когда он повернулся к ней. Ее взгляд встретился с его, голос был низким, успокаивающим. — Пусть Грэм и Бюро разберутся с этим. Я позвонила Грэму. Он скоро будет здесь.
Его взгляд сузился. Что, черт возьми, она делает?
Кэт проникала в него, касаясь его души, умоляя глазами.
Сконцентрировав свое внимание на ней, он позволил ей это. Она надела прочные черные брюки, похожие на военные, черную футболку с короткими рукавами и оружие, прицепленное к бедрам. На мгновение гордость и удовлетворение наполнили его. Инъекция, которую он ей дал, была не просто противоядием и иммунитетом против паралитика. С его помощью он добавил уникальный исцеляющий ген, который будет работать с генетикой Породы, которой Кэт обладает, чтобы помочь в заживлении ран или исправлении костей. И это сработало намного быстрее, чем он ожидал.
Она определенно выглядела готовой убивать, а не начинать игру, которой он, без сомнения, наслаждался. Если это не убьет их обоих.
— У Джонаса не достаточно яиц для этого, — прорычал Грэм, хотя несколько раз Джонас удивлял его в этом вопросе.
— У Грэма где-то здесь есть камеры, — заявила она, уверяя его в этом.
Конечно, это записывается. Он все записывает.
— То, что они пытались сделать, то, что пытался сделать Рэймонд, нельзя проигнорировать.
Подойдя поближе, она обняла его, как никогда.
— Пусть Грэм разберется с этим, Гидеон. Ты должен уйти, прежде чем кто-нибудь еще поймет, что ты здесь.
Ярость пульсировала через него, наполняя его кровь, его чувства, но это слабело. Безумие было сосредоточено на ней. Полосы исчезали.
Рэймонд и шакалы узнают, что Грэм и Гидеон одна и та же Порода, если только он не сделает то, о чем Кэт умоляет его.
Не важно узнают ли они, что эти две личности едины, если только он не сделает, как она просит, и не передаст их Джонасу. Если они узнают, что он также и Грэм, у него не останется выбора, кроме как убить их.
Любой выбор заманчив. Игра или убийство?
Он вновь взглянул на шакалов, с любопытством наблюдающих за ними, затем на Рэймонда, чьи темные глаза наполнились расчетливой надеждой.
Не было криков, чтобы успокоить обезумевшего монстра, бушующего внутри Грэма, как бы он ни жаждал их.
От него вырвался рык, злобный, жаждущий крови.
— Что ты сделал с моим идеальным котенком? — огрызнулся он от тихого ужаса, который наполнил взгляд навахо. — Слабачка. Она бы никогда не пощадила врага, если бы я смог завершить обучение. В любом случае, ее не должно было быть, — рычание, с которым он обращался к своему пленнику, заставило того паниковать.
Это мало чем могло облегчить разочарованное отвращение, которое он чувствовал.
— Я воспитывал ее в течение двенадцати лет, — бушевал он, глядя в бездонные карие глаза, полные паники. — Я старался изо всех сил, клянусь, прививал ей правильные ценности. Учил ее ценности крови и когда лучше ее пролить. Где я оплошал? Когда научил эту чертову девушки милосердию? Я не учил.
Но он учил. Гидеон. Он испытывал странное милосердие для одного четырехдневного ребенка. Самая своеобразная привязанность. Когда он смотрел в ее бледное, больное личико и видел тень смерти, скрывающуюся в ее взгляде, он познал милосердие. Тигр, который ходил и рычал внутри него, замер, глядя на ребенка почти так же озадаченно, как и он.
— Я учил ее выживать, а ты как-то показал ей, какого умирать, — он раздраженно вздохнул. — Только за это я должен мучать тебя часами.
Ублюдок снова забормотал. Умоляя пощадить. Пожалуйста. Пожалуйста… да, он слышал все это раньше. Слава богу, это были не совсем слова. Он ненавидел всю эту умоляющую и плачущую фигню. Это ничего не давало, кроме подпитки безумию внутри него.
— Ты потерял контроль над ней, — указал шакал. — Ты позволил ей уйти, когда она была достаточно молода, чтобы познать слабости.
Он ненавидел, когда враг был прав. И он ненавидел именно этого шакала. Ублюдок. Грэм готов поспорить, он закончит плохо.
— Ты иГрэмпожалеете об этом, — отрезал Грэм, разрешая ей игру.
Он знал, что пожалеет об этом. Он чувствовал, как это напрягает его чувства, первобытное предчувствие, от которого не было возможности убежать.
— Грэм может справиться с этим, — Кэт была слишком уверена в том небольшом здравомыслии, которое, как ей казалось, он обладал. — Джонас определенно справится с этим, и ему понравится это делать. Кроме того, Грэм может потребовать долг, который Джонас будет должен ему за этих двоих. — Она щелкнула пальцами в сторону шакалов.
Без сомнения, Джонас, черт возьми, кончит прямо в джинсы, когда узнает ожидающий его приз.
