Лейтенант жадно вслушался в звуки, затем медленно опустил руки вдоль тела. Его глаза подернулись сонной дымкой. Крюки поползли в запястья. Боевой гребень стал медленно подниматься вверх, принимая свое естественное всего лишь устрашающее состояние.
— Барт, сын Лиона и Виолы, рожденный в третьем цикле сорокового поколения, ты слушаешь, и ты слышишь меня. Готов ли ты слушать дальше?
— Да… — Качнулся лейтенант на слабеющих ногах.
— Ты свободен?
— Нет…
— Ты хочешь быть свободным?
— Да…
— Свобода — это свет?
— Нет…
— Свобода — это тьма?
— Нет…
— Свобода — это покой?
— Да…
— Ты хочешь быть свободным?
— Да…
— Ты хочешь покоя?
— Да…
— Твоя несвобода — боль?
— Нет…
— Твоя несвобода — страх?
— Нет…
— Твоя несвобода — преданность?
— Да…
— Преданность силе?
— Нет…
— Преданность власти?
— Нет…
— Преданность вере?
— Да…
— Твоя вера — Крылья? — Офицер зажал уши ладонями, стиснул зубы. Из прокушенной губы потекла струйка густой крови. Оставшиеся в живых охранники смотрели на происходящее, не смея шевельнуться.
— Твоя вера — Крылья? — Настойчиво проговорил Уиллисис.
— Н-н-ет! — Выкрикнул лейтенант и упал на колени. С ним происходило, что- то страшное. Похожий на разлаженный механизм он менялся на глазах, переходя из одной трансформации в другую.
Гребень то поднимался, то опускался, крючья выползли из запястий на половину и вздрагивали, истекая золотистым ядом. Броневые пластины топорщились в стороны.
— М-милости… — Прошептал один из ошеломленных охранников.
— Милости… — Добавил второй.
Уиллисис выпрямился, глубоко и с сожалением вздохнул.
— Нет другой веры, Барт, сын Виолы и Лиона. Ты хотел свободы и покоя.
— Упокойся с миром. — Он нарисовал в воздухе длинным сухим пальцем знак Крыльев — смешную птичку-галочку.
Лейтенант судорожно выгнулся и затих с нежной улыбкой на губах.
Уиллисис перевел тяжелый взгляд на Солдат, по-прежнему стоявших у двери в Сердце Храма.
— Я надеюсь, теперь у вас нет причин задерживать меня? — Охранники прижали руки к груди и склонились в глубоком поклоне.
— Ты можешь идти, Настоятель, благородный Уиллисис, Высший служитель Храма и советник Династов. — Проговорили они в унисон. — Королева будет рада тебе — Уиллисис склонил голову в ответном приветствии.
— Передайте Бегунам, что Солдаты погибли с честью. Пусть Химики возьмут их тела и окажут соответствующие почести. Теми, кто остался в живых — пусть займутся Лекари, преданные Солдаты нужны Королеве.
— Простите, Настоятель. — Выпрямился один из охранников. Качнул обломанной пластиной в своем гребне.
— Слушаю тебя, Свирет сын Тарины и Ифаса.
— Уотервей будет стараться убить тебя снова — Уиллисис снисходительно улыбнулся.
— Я знаю, рядовой. Он за этой дверью.
— И ты пойдешь? — Выпрямился второй Солдат. — С ним сорок воинов.
Уиллисис удивленно поднял надбровные складки все еще иссиня бледные с мелкими частыми пятнами. Сокрушенно покачал головой.
— Мне их жаль — И больше не произнося ни слова, толкнул невысокую в витиеватой резьбе дверь.
# # #
— Значит вот как? Значит вот как? — Мотал я головой из стороны в сторону.
— Болезнь это такая. Просто болезнь и ничего больше. Видения всякие в голову лезут и не остановить их и не передумать.
— Нет. Придется с ними остаток своей жизни прожить. А чего делать?
— Конечно, придется. Вот только одному не охота на тот свет отправляться.
— Ох, как не охота то! Да и вдвоем не охота. Веру то за что? Веру то?
— Ладно, я дуралей, уже сколько лет по коридорам мотаюсь. Сколько всего пересмотрел хорошего и плохого.
— Хотя, если разобраться так и не было ничего особенно хорошего в моей жизни. Ну, родился. Кто — то же меня я родил, в конце концов. Ел, что мог пил, что давали. Рос и вырос.
— Тимоша меня уму-разуму учил. Вот Тимоша хороший. С этим можно даже не спорить. Только, какой — то… Странный…
— По нему сразу было видно, что ничего у него хорошего в жизни не было и быть не может. Словно кто — то заранее для него такую судьбу придумал. Меня учить, а потом ряхнуться с платформы, и умереть тихо под Верунины песенки.
— Верунь! — Окликнул я свою спутницу. — А, Верунь! — Ответа не было. Я развернулся всем телом. Девушка стояла на коленях совсем далеко от меня и смотрела прямо перед собой.
Я, увлекшись, топал и топал вперед, а про нее забыл совсем.
— Вера! — Крикнул я. — Ты чего? — Вера не отвечала. Я в раскачку (Давил на расползающуюся по спине коросту рюкзак) добежал до нее и присел рядом. Тронул ее за щеку.
— Светлячок мой, милый. Что с тобой? — Она, очнулась и посмотрела мне в глаза глубоко и страшно.
— Он убил их всех, Самсон. — Вера ухватила меня за руку.
— Он их убил. Он вырвал им пластины на груди. А лейтенанта словами убил. У него яд на языке, Самсон. Он просто говорил и все. Как же так? А? Он же нас защищал. Гулять водил. Сказки рассказывал?
— Ты про Храмовника? — Насупился я.
— Да… — Выдохнула Вера. Улыбнулась мне грустно.
— Это от болезни, наверное. Видения и все такое. Нам же идти надо, Самсон.
— Нам же надо идти. У нас же с тобой времени совсем мало осталось. Если не успеем на небо посмотреть, так можно сказать, что мы с тобой ничего в жизни не успели. Так?
— Так… — Кивнул я головой согласно.
— Правильно, говорит она. Правильно. Это я чего — то расслабился. У каждого цель должна быть в жизни. Тогда она смысл имеет. А когда этого смысла нет, то и жизни нет. А так совсем непонятно чего и получается. Не жизнь, а тоска просто.
— Вот мы до Крыши с Верой дойдем и на Небо посмотрим. Увидим это чудо невиданное, и умирать будет не так уж и страшно. А если и не успеем, так ведь шли. Изо всех сил старались до Крыши добраться. И упрекнуть нам друг друга будет не в чем.
— Пошли, Верунь. Пошли. — Вера оперлась на мою руку и поднялась на ноги. Поправила скатку на плече. Скривилась от боли и обиды. Росла и у нее мозоль на шее. Больно стало скатку шевелить.
— Самсончик, а Самсон… — Посмотрела она на меня вдруг почти весело.
— Чего счастье мое, ясноглазое? — Улыбнулся я ей в ответ. Одна у нас с ней судьба и не понять хорошо это или плохо.
— А давай думать, что Гаст тебе спьяну лишнего наболтал?
— Как это? — Удивился я. — Спьяну правду говорят, это трезвыми врут.
— Но, Гаст, же старый совсем.
— Старый — Согласился я, не понимая — куда клонит Вера.
— Пусть он по старости перепутал.
— Пусть Татьяна с Вирмом в Город вернулись. Ладно? Пусть они поболели немножко и вернулись? Хорошо? Пусть они успели и на Крышу подняться и на Небо посмотреть.
— Пусть, Самсончик?
— Пусть — Согласился я и кивнул головой.
— Конечно же. Как же это я сразу не подумал. Гаст же старый совсем. Может быть, он напутал чего. Он же не стал дожидаться того когда Вирм с Татьяной совсем умрут.
— Ну, обросли они каменной кожей. А может быть эта болезнь не смертельная? Полежат они так немножко и выздоровеют. А?
Я встал на ноги. Тряхнул на себе снаряжение, развернулся и ровно затопал дальше. Вера бодро зашагала вслед.
— Самсон, а Самсон! — Тормошила она меня дальше.
— Я тебе не все рассказала, что видела. Я ведь не только Храмовника видела, ну, того который с Солдатами дрался.
Я передернул плечами как от кислого, я тоже это видел, и не очень мне понравилось то, что я видел. Знал я конечно, что Храмовники Искусством владеют, но чтобы вот так словом Солдата убить это… Это уже совсем… Не додумал я дальше. Вера не дала.
— Мне еще Ландгрувер виделся. Он в мешке каменном спрятался. Он говорил, что ты знаешь про этот мешок. Я не знаю, а ты знаешь. Ты, правда, знаешь — где это?
Я вздрогнул. Наклонил голову. Зубы сцепил и шел дальше.
— Знал ли я где этот мешок? Да, конечно — же, знал! У кого в детстве таких ухоронок не бывает? У всех бывает. Вот только откуда про это Вера узнала? Или видения эти не простые? Может им и в правду верить надо?
