Когда я возвращаюсь в пещеру, она сидит у костра, засунув руки в сумку и опираясь на тающий снег. Огонь потрескивает, и я наблюдаю, как она время от времени ворошит угли носком ботинка. Ее глаза загораются при виде меня, нагруженного свежей добычей и набитыми мешочками.
— Я рада, что ты вернулся.
Мое лицо расплывается в улыбке. Она рада меня видеть.
Джо-си удивленно смотрит на мою улыбку, и ее улыбка становится шире.
— Я надеюсь, ты принес много этого корня ли-ли, потому что мои руки убивают меня.
— Убивают тебя? — Я бросаюсь к ней, сбрасывая свою ношу. — Ты умираешь? Дай мне посмотреть на них!
— Подожди, подожди! Это фигура речи, — говорит она, и эти слова ничего для меня не значат. Но она вытаскивает руки из сумки и показывает мне покрытую волдырями кожу. — Это просто означает, что мне очень больно.
— Тогда мы исправим это сейчас. — Я беру немного мыльной ягоды из своих разбросанных запасов и иду к заснеженному выступу на краю пещеры, чтобы вымыть руки и корни лииди дочиста. Затем я возвращаюсь к ней и запихиваю их в рот, морщась от их ужасного вкуса.
Ее глаза расширяются.
— Я думала, что корни были для меня.
Я жую, мои зубы перемалывают жесткие корни.
— Так и есть, — выдавливаю я из себя. — Припарку нужно разжевывать, прежде чем ее намазывать.
— Ой. — Ее глаза расширяются. — Ты собираешься выплюнуть это дерьмо мне на руки?
Я киваю.
— Да, я собираюсь плюнуть этим тебе на руки.
— Это звучит ужасно, но они причиняют достаточно сильную боль, что я готова пойти на это, — признается она, морща нос и наблюдая, как я жую.
Корни очень волокнистые и имеют острый, горьковатый вкус. От них также немеют губы и язык, и к тому времени, как я выплевываю первый кусок ей на ладонь, мой желудок переворачивается от вкуса. Она визжит от ужаса при виде мягкого зеленоватого комочка, который я оставил у нее на руке, но когда я начинаю осторожно размазывать его по ее ожогам, ее испуганные звуки превращаются в тихий вздох удовольствия.
— О, вау, мне уже лучше.
И поскольку ей это нравится, я храбро набиваю рот еще большим количеством отвратительного на вкус корня, чтобы облегчить ее боль.
К тому времени, как ее руки накрыты, мои губы и язык немеют, вкус лииди словно въелся в мои зубы, но она больше не издает тихих страдальческих звуков, так что это стоило того. Я сбрасываю с плеч свой теперь уже изодранный жилет и рву его на полосы.
— Что ты делаешь? — спрашивает она.
— Мы должны накрыть твои руки, чтобы ты держала лииди на них до утра. — Я беру одну толстую полоску и медленно наматываю ее поверх припарки и вокруг ее руки. Ее кости настолько хрупкие, что меня беспокоит, как легко она может пострадать. У нее нет защитных костных пластин на конечностях и прикрывающих грудь, как у ша-кхаи. Она сама мягкость, нежность, которую легко может разорвать коготь мэтлакса.
— А как насчет тебя?
Я наклоняю к ней голову, отвлекаясь от своих тревожных мыслей.
— Что ты имеешь в виду?
Ее щеки снова ярко-розовые.
— Ты… ты порвал свою одежду ради меня. Тебе не будет холодно?
Ах. Я ворчу.
— Ветер не действует на меня так, как на тебя. Я в порядке.
Она слегка вздрагивает.
— Мне холодно, — признается она. — Ты можешь накинуть мне на плечи мой меховой плащ?
Я заканчиваю обматывать ее руки импровизированными кожаными бинтами, а затем аккуратно накрываю ее плащом, тепло укутывая. Меня переполняет удовольствие от того, что я могу делать для нее эти простые вещи.
— Может, мне поджарить для тебя ужин?
— Я могу съесть его сырым, — говорит она с храброй ноткой в голосе. — Но тебе, возможно, придется скормить это мне.
Я игнорирую то, как мой член реагирует на это. Конечно, мне придется скормить это ей. Ее руки бесполезны сейчас. Я наполняюсь странным чувством удовольствия при мысли о том, что она нуждается во мне. Джо-си очень усердно работала, чтобы бороться с нашим спариванием, поэтому она не может быть довольна таким поворотом событий.
— Я так и сделаю, — говорю я хрипло, а затем подтягиваю свою добычу поближе к огню. Я не тороплюсь отрезать для нее самые отборные кусочки. Органы и некоторые кости кладут в мешочек и тушу на огне, чтобы получилось вкусное рагу. Нам нужно будет учесть каждый кусочек еды на случай, если мэтлаксы вернутся с большим количеством. Я поворачиваюсь к ней с небольшим куском мяса в руке и предлагаю его.
Она открывает рот и наклоняется ко мне.
Я сдерживаю стон желания при виде ее маленького розового язычка. Он такой же гладкий, как говорили другие, и мой разум сразу же начинает представлять, как он проводит линии по моей коже. Я трясу головой, чтобы прояснить ее, и скармливаю ей кусочек мяса. Ее губы смыкаются на кончике моего пальца, и я чувствую, как ее язык касается моей кожи.
Это… пытка.
Она жует, морща нос от вкуса. Я помню, что Джо-си — одна из тех людей, которые предпочитают жареное мясо. Я сдерживаю собственную ухмылку.
— Хочешь, я приготовлю это для тебя?
Джо-си качает головой и тяжело сглатывает.
— Мне нужно научиться любить это.
Не тогда, когда я рядом, чтобы заботиться о ней. Но если она хочет насладиться ужином именно так, я буду ей потакать. Я скармливаю ей еще кусочек и не могу удержаться, чтобы не провести большим пальцем по ее пухлой нижней губе. Она слегка вздрагивает, и ее кхай становится громче.
Вид ее дрожи напоминает мне об огне, но я не могу разжечь его сильнее, не сжигая больше топлива, а я хочу, чтобы он горел всю ночь из-за мэтлаксов. Конечно, думая о мэтлаксах, я также вспоминаю, как она мчалась ко мне раньше, крича, с огнем в руках. Она могла пострадать.
— Для тебя было опасно нападать на мэтлаксов, — упрекаю я и отрезаю еще один кусок мяса, чтобы накормить ее.
— Я не слабачка. И я не могла позволить тебе умереть там.
— Я проигнорирую рану, нанесенную моей гордости осознанием того, что ты думаешь, что несколько подростков-мэтлаксов могут убить меня. — Я запихиваю мясо ей в рот и наблюдаю, как она лихорадочно пережевывает. — За какого охотника ты меня принимаешь?
— Когда я тебя увидела, ты не выглядел так, будто у тебя все хорошо, — говорит она, продолжая жевать. — Извини меня за попытку помочь.
— Тебя могли убить.
Она закатывает глаза и продолжает жевать.
— Тебе следовало вернуться сюда и оставаться в безопасности, — поучаю я, нарезая следующий кусочек поменьше. В животе урчит, но я не обращаю на это внимания. Я накормлю свою пару прежде, чем когда-либо положу кусочек в свой собственный рот.
— Не похоже, чтобы у меня был выбор.
Мои глаза сужаются, когда я предлагаю ей еще один кусок мяса. Я смотрю, как она берет его ртом из моих пальцев, и жду, пока она немного пожует, прежде чем я заговорю.
— Потому что на меня напали? — Я сопротивляюсь желанию потереть грудь от удовольствия.
— Я не видела, что на тебя напали, когда вышла. Я просто собиралась уходить. Как только я увидела тебя, я не могла просто обойти тебя, пока на тебя прыгали.
Я хмурюсь от ее слов и скармливаю ей еще один лакомый кусочек. Она уходила?
— Куда ты направлялась?
К моему удивлению, ее губы дрожат. Она прекращает жевать и закрывает глаза, затем снова открывает их только после того, как проглотит. Когда я предлагаю ей еще кусочек, она поднимает забинтованную руку и качает головой.
— Я уходила, потому что… Я должна спасти остальных. Я даже не знала, что ты там был.
Значит, она пришла не для того, чтобы спасти меня? Я удивлен — и раздражен — тем, что чувствую укол в груди. В конце концов, я ей безразличен.
— Какие другие? — хрипло спрашиваю я, запихивая кусочек мяса себе в рот и быстро проглатывая.
— Те, что в капсулах. — Она делает жест головой, указывая на что-то через плечо. — Помнишь, когда вы, парни, спасли нас, а шесть девочек — Нора, Стейси и другие — спали в капсулах? — ее глаза блестят, но слезы не льются. — Я нашла их больше.
