— Еще капсулы?
Джо-си кивает, на ее лице написано убитое горем выражение.
— И они не пустые.
— Еще… женщины? — Неженатые мужчины племени будут в восторге. — Почему ты такая несчастная? Мы можем спасти их
— Потому что они не должны быть здесь, — сердито говорит она, отдергиваясь назад. Джо-си тоже не хочет смотреть мне в глаза.
— Ложь. Это не то, из-за чего ты сердишься. Ты злишься на меня. — Когда она смотрит в мою сторону, меня осеняет. — Ты злишься, потому что тебе теперь нужно вернуться. Потому что ты не можешь оставить их и не можешь освободить их самостоятельно.
— О, я могу освободить их, — с горечью говорит она. — Освободить их от смертного приговора. Они умрут через неделю, помнишь? Я не могу убить са-кoхчка в одиночку.
Я тупо смотрю на нее, осознание того, что я ей безразличен, сокрушает.
Если бы это зависело от нее, она бы осталась здесь, в дикой природе, одна, навсегда. Мои желания и потребности — ничто. Единственная причина, по которой она должна вернуться, — это безопасность новых человеческих самок.
Ее пара — это просто досада.
ДЖОСИ
Странно осознавать, что я задела чувства Хэйдена. Он молча ходит по грузовому отсеку, который мы используем как пещеру, следит за огнем, поджаривает оставшуюся добычу, а затем счищает шкуру костяным ножом. Он наливает еще воды, заваривает чай, а затем протягивает мне чашку, и все это без единого слова, сказанного мне. Его лицо лишено выражения, черты напряжены, и когда он работает спиной ко мне, его хвост дергается взад-вперед, как будто он взбешен.
Это нехорошее чувство. Моя киска мурлычет веселую песенку, но я чувствую себя чертовски несчастной. Я просто зря проделала это путешествие, Хэйдена чуть не убили мэтлаксы, и я все еще резонирую с ним. О, и мои руки — отстой. Легкий вздох страдания вырывается у меня.
Все его тело напрягается, насторожившись, и он оглядывается на меня через плечо.
— У тебя болят руки?
— Нет, с ними все в порядке. Они онемели и покрыты слизью, но пока с ними все в порядке. Завтра я представляю, как хреново будет быть мной, но я стараюсь не думать об этом.
Он хмыкает и возвращается к ковырянию в огне реберной костью.
Извинение слетает с моих губ, но я сдерживаюсь. Я не ошибаюсь, говорю я себе. Он должен знать, что я не хочу его видеть.
Но потом я думаю о том, как он прижимал меня к себе после того, как мэтлаксы убежали, и гладил меня по волосам, как будто я была лучшей вещью после нарезанного хлеба. Настойчивое отчаяние в нем, когда он смотрел на меня сверху вниз, как будто все было правильно в мире, пока я была в безопасности. То, как он кормил меня кусочками мяса с такой интенсивностью, как будто весь его мир сосредоточился на том, чтобы кормить меня и заботиться обо мне.
Я неловко ерзаю на своем месте. Он сделал меня центром своего мира… и разве это не то, чего я всегда хотела? Парень, который ставил меня превыше всего?
За исключением того, что это Хэйден, и это усложняет ситуацию.
— Мне жаль, — говорю я после неловко долгого молчания еще раз. Я не думаю, что смогу вынести это, если он не будет разговаривать со мной всю ночь. Я не видела никого другого уже несколько дней, и именно поэтому я чувствую отчаянную потребность в том, чтобы он не злился на меня, говорю я себе. Если бы это был кто-то другой, я была бы так же несчастна.
Но потом я снова думаю о том, как он выглядел прямо перед тем, как прижал меня к себе.
Он хмыкает в подтверждение моих слов, но не оборачивается.
Очевидно, мне придется сказать больше.
— Это просто тяжело для меня, — говорю я ему, кладя руки ладонями вверх на колени, чтобы ни о что ими не удариться. — Я думаю… иногда я просто хочу высказаться о чем-то, понимаешь? Такое чувство, что каждый раз Вселенная решает мою судьбу за меня, и это становится плохой привычкой. — Когда он продолжает молчать, я добавляю: — Если бы ты мог вернуться и все изменить, разве ты не предпочел бы не резонировать со мной? Если бы у тебя был выбор?
— Нет.
— Нет? — я ошарашена его ответом. Ошеломлена… и странно довольна. Я смотрю на его спину, на его подергивающийся хвост, пытаясь понять. — Действительно?
Он медленно кивает в сторону огня, но я знаю, что кивок адресован мне.
— Я бы ничего не стал менять.
Ой. Тепло разливается по моей груди. Я думаю, что это первый раз, когда кто-то выбрал меня. Действительно выбрали меня, а не мирились со мной, потому что им пришлось, или потому что иначе чек на приемную семью не пришел бы.
— Спасибо, — шепчу я. — Это много значит для меня.
— Очевидно, что это не так, потому что ты бы не вернулась за мной. — Он снова сердито тычет в огонь. — Легко произносить слова, Джо-си. Совсем другое — иметь их в виду.
— Я знаю. Я знаю, что усложняю это для нас обоих. Я просто… мне нужно время, хорошо? Я немного стесняюсь того, что меня не хотят видеть после моего детства.
— А? — Он поворачивается, чтобы бросить на меня прищуренный взгляд через плечо. — Стесняться?
— Это такое выражение, — говорю я ему. — Застенчивая. Пугливая. Осторожная. Боюсь.
Он снова хмыкает, и наступает тишина. Затем он отбрасывает в сторону кость, которой подбрасывал в огонь, и встает. Он берет чашку чая, которую я не могу удержать, и подносит ее ко мне. Я отпиваю немного с его помощью, и он снова ставит стакан, затем присаживается рядом со мной.
— Почему ты такая… застенчивая?
Я пожимаю плечами и смотрю вниз на свои забинтованные руки, которые выглядят как самые печальные варежки на свете.
— Просто у меня было тяжелое детство. Такое случается со многими людьми.
Он выжидающе смотрит на меня. Когда я замолкаю, он жестом просит меня продолжать.
Я вздрагиваю.
— Пожалуйста, не заставляй меня говорить об этом.
Выражение его лица снова становится холодным.
— Как я могу понять, если ты не хочешь делиться?
Я с трудом сглатываю, в горле внезапно пересохло.
— Потому что это отстой. Потому что это было давным-давно, и я полна решимости не позволять этому вечно управлять моей жизнью. — Но он прав… он не может понять, как много для меня значит иметь настоящую семью, пока я не расскажу ему почему. — Это нелегкая история для рассказа.
Хэйден хмыкает в знак согласия и, к моему удивлению, протягивает руку, чтобы убрать прядь волос с моего плеча.
— Ни то, ни другое не мое, и все же я тебе сказал.
Справедливо. Я медленно киваю.
— Мои родители отказались от меня, когда мне было два…
Он прерывает, выражение его лица напряженное, как будто он должен уловить каждое слово.
— Я не понимаю.
О боже. Да, я могу догадаться, что что-то подобное не будет иметь для него смысла. В их маленьком племени каждый ребенок приветствуется всеми с радостью.
— Ну… там, откуда я родом, много людей. Сотни, и сотни, и сотни. Так много, что твой разум не может этого постичь. И иногда эти люди не… ответственны, я думаю. Люди, у которых я родилась, не хотели меня, и поэтому они отвезли меня в место, называемое государственным домом, и оставили меня там. С незнакомцами. — Заметив, что он нахмурился, я добавляю: — Государственный дом — это место, куда люди отдают детей, которых они не хотят, и оставляют их на попечение других.
Он хмурится еще сильнее.
— Это случается… часто?
— Не часто, но достаточно, чтобы там было много детей. И я была довольно несчастным ребенком. У меня было много ушных инфекций, и поэтому я всегда кричала и плакала. Никто не хотел долго возиться со мной. Я стала старше, когда у меня появилась первая пара приемных родителей, и, ну, они просто хотели получить чеки. — Мгновение спустя я понимаю, что он не понимает, что это значит, и я объясняю ему. — Это означает, что другие люди платили им товарами, чтобы они присматривали за мной. Я им была не нужна. Только товар. У них в доме было много таких детей, как я, поэтому они могли приобрести много-много товаров. Это было не самое лучшее место, но и не самое худшее. Я была там в течение четырех лет. После этого меня снова перевели. И еще раз. И еще раз. Я никому не была нужна. Некоторые люди сказали бы, что время было неподходящее, или я была слишком взрослая, а они искали кого-то помладше. Или у них было много других забот, и поэтому они отправляли меня обратно. И в нескольких местах… — я с трудом сглатываю. — Эм. Несколько семей хотели заполучить меня по неправильным причинам.
