Я побежала отмываться и застирывать пятно в туалет, оставив Амалию разбираться с девушкой. Рубашка не отмывалась, а как назло я еще и физкультурную форму забрала домой постирать. Я тихонько ругалась всем своим немногочисленным запасом неприличный слов, когда в дверь уборной тихонько постучались. Странно, что Амалия решила постучаться, обычно она двери ногой выносит.
Я бросила рубашку в раковину, а сама осторожно открыла дверь и отпрянула. На пороге появился Тео. А я, на минуточку, так и осталась в одном лифчике. Он был розовый, с кружевами. Очень старый, но удобный. Я повернулась спиной, синхронно с Тео. Он тоже не собирался меня разглядывать.
— Это женский туалет.
Пролепетала я. Тео так и не оборачиваясь под каким-то невероятным углом вывернул руку, в которой он держал свою зеленую толстовку. Сам парень остался в футболке:
— Вот, я подумал, что тебе нужно будет переодеться, ты же вчера форму домой забрала: — сказал он спокойным голосом. Хотя я видела, что спокойствие мнимое, у него даже шея покраснела. Неловко приняла у него толстовку, надела, сказав:
— Спасибо.
Если бы на моем месте была Тахира, она бы добавила «мой рыцарь» и чмокнула его в щеку. Я бы хотела быть такой же раскованной, но от одной только мысли о том, что парень, который мне так нравился вот так решил спасти меня от неловкого положения подкашивались колени. Так он еще и видел меня в одном лифчике! Щеки покраснели, но я себя одернула, напомнив, что и в купальнике во время уроков плаванья он меня тоже видел.
— Можешь оборачиваться. – сказала я ему, Тео повернулся и с каким непонятным мне выражением оглядел меня.
— Тебе идет. – сказал он, наконец.
— Эх, теперь о нас наверняка пустят какой-нибудь неприличный слушок, — со вздохом сказала я, намереваясь выйти из уборной. Когда я поравнялась с парнем, он посмотрел на меня с вызовом.
— А я не против. – сказал он и в его потемневших глазах заплясал шальной огонек.
Из уборной мы вышли вместе. И хотя мы не держась за руки, но шли по коридору очень близко к друг другу. А по нашим покрасневшим лицам можно было предположить что угодно.
Наш с Тео выход из женского туалета моментально стал темой всех разговоров в школе. Амалия защищала меня от излишне любопытных особ и искренне радовалась тому, что парень, от которого я исходила слюной уже как два года, наконец, обратил на меня внимание. По дороге домой, она делилась своим опытом отношений с парнями и убеждала, что скоро мне предстоит пережить свой первый поцелуй. «Пережить» говорила она, потому что сама в первый раз целовалась с Томаком, который попытался протолкнуть ей свой язык в горло и потом еще долго хвастался, что целуется лучше всех на свете.
Даже мысли о том, чтобы поцеловать Тео пускали мое сердце в пляс, и заставляли растворяться в сладких фантазиях и ожиданиях перемежавшихся с ужасом и страхом перед неизвестным. По дороге из школы, поделившись о своих переживаниях, я сказала ей:
— Амалия, ты то уже сто раз целовалась. Да и вообще, может быть я и вовсе не нравлюсь Рейснеру, и это он так, из вежливости.
Подруга встряхнула красной челкой и улыбнулась:
— Конечно, из вежливости таскается за тобой как пес и пытается тебя от камер утянуть. Из вежливости дарит тебе свою одежду, из вежливости защищает от козней Тахиры. Тео вообще удивительно вежливый парень. Я тебе сейчас продемонстрирую как это будет.
И она в красках разыграла будущую сцену поцелуя, обнимая сама себя, делая чудовищные гримасы и высовывая язык.
Вечером этого дня, когда я постирала толстовку Тео и любовно сложила ее, приготовившись отдать парню, то увидела сообщение от Анастасии Рейснер: «Гель, мы тебя чем-то обидели?». Я пялилась на сообщение со смесью чувства стыда за свою малодушность и зависимость от мнения невидимых Зрителей и гнева от того, что Анастасия просто меня использовала. Может она и не хотела нарочно меня обидеть, но могла с легкостью разрушить мою судьбу. А ведь она только начала складываться. Петерсон знает, наверное знает еще кто-то. Что если за Анастасией следят?
Я жалела, что согласилась участвовать в ее авантюре, а потому пряталась от нее как крыса. Взгляд наткнулся на старую книжку по алгебре и вдруг меня осенило. Я поняла как помочь ребятам, при этом не подвергая себя и свой рейтинг опасности. В конце концов никто не заставлял меня хранить тайну Городской библиотеки. Пальцы летали по клавишам, набирая: «Нет. Вы меня никак не обидели, встретимся завтра, я тебе кое-что покажу, закачаешься!». Анастасия тут же согласилась. А я, абсолютно довольная, легла спать. Следующим утром, когда я распаренная, вышла из душа и поглядела в зеркало, то не смогла сдержать тихого вскрика. На запотевшем зеркале было отчетливо выведено «Давно пора было сказать».
После разговора с доктором Петерсоном, я прочитала несколько его научных статей. И из того, что я усвоила из них, было следующее: человеческая психика имеет множество сдерживающих механизмов. Человек способен свыкнуться почти с любыми, самыми немыслимыми условиями. Человеческая память также избирательна. Как еще объяснить то, что я почти забыла о предыдущей записи на зеркале своей ванной комнаты. Почему я думала о Тео, поцелуях, о поступлении и рейтинге вместо того, чтобы раскрыть свои глаза и задать вопрос: кто пишет на зеркале в моей ванной комнате? И почему?
Странное, холодное спокойствие, которым в некоторые минуты отличалась Мист, вдруг охватило меня. С таким спокойствием лев бросается на добычу, с таким спокойствием она отдается ему в лапы. Я вытерла запись и ответила на нее «Кто ты?».
Хорошо, что мы с невидимым маньяком были солидарны в вопросе Анастасии. Я расскажу Анастасии про библиотеку, и пусть она делает с этим знанием, что хочет. Прежде чем покинуть ванную комнату, я приняла счастливый вид. Мне же предстоит увидеть парня своей мечты и отдать ему его кофту. Как там было в стихотворении Локи:
«А кругом бесконечный театр
Лицемерие
И одна лишь мысль бьется в моей голове
Только бы Они не увидели, не узнали, не почувствовали»
Я только недавно начала осознавать, в каком лицемерном мире живу. И что ложь следует за ложью, а мы все играем по правилам, навязанным неизвестно кем. Почему я непременно должна контролировать выражение своего лица даже тогда, когда остаюсь одна? Кто придумал эту необходимость следовать десяткам тысяч ежедневных правил и ритуалов? Неужели этим невидимым зрителям так важно, что я ем, во что одеваюсь, с каким выражением лица чищу зубы? Вот цифры на экране, пятизначное число, которое означает, что я очень популярна, что многие хотят мною быть. Но я не знаю этих людей, никогда их не увижу. Так почему я должна заботиться об их мнении?
Во время завтрака все было также как и всегда, мама, бодрая и довольная металась по кухне и подавала завтрак на подносе с изображением танцующих тигров. Сегодня это были мюсли, тосты со сливочным маслом и джемом и свежевыжатый яблочный сок, разбавленный водой так, чтобы не перенапрягать щитовидную железу. Папа прятался за газетой, чтобы скрыть от камер свое помятое с утра лицо. Кажется Новости Четвертого Города существовали только для того, чтобы отцам было куда спрятаться. Сомневаюсь, что кто-либо читал статьи, неразборчиво напечатанные на переработанной бумаге.
— Папа, а может ли человек быть изгнан из Зеленого города не по своей воле?
Спросила я как ни в чем небывало, откусывая кусочек тоста. Отец ощутимо напрягся и не показываясь из-за газеты спросил:
— Что навело тебя на подобные размышления ?
— Да так, интересно.
Не говорить же ему, что психолог написал для меня записку. Задумавшись на секунду, отец решился ответить, тщательно подбирая слова:
— Изгнание из Зеленых городов не всегда добровольно. Иногда, только тогда когда преступник на самом деле опасен для спокойствия населения, он принудительно изгоняется из города. Существуют списки, в которые вносятся имена опасных членов общества, попавшие в них трижды подвергаются суду, а затем, если суд проходит неблагополучно…
