— Какой господин? — По интонации я уловила, что «господин» не равно «барин», а значит, по мою заблудшую душу мог явиться кто угодно.
— А вчерашний-с, — загудел Аскольд. — Вона, чемоданчик-с привез, я его Тимохе приказал в вашу комнату-с отнести, а то еще чего передать вам-с лично-с хочет.
Это всего лишь возница — или переодетый возницей жандарм. Я кивнула и быстрым шагом отправилась к парадному входу.
Самое, наверное, малолюдное место. И еще в зале что-то обманчивое, как в сказках: есть в замке кто-нибудь? Если да, то лучше, пока не поздно, сбежать, ничего доброго тебя тут не ждет. Но в фильмах и книгах герои перли как танки напролом, и ведь редко причина подниматься по лестнице была у них стоящей.
Возница мне обрадовался, как супруге или сестре. Было бы у него желание, обнял, но он играл свою роль, а я — свою.
— Пожалуйте, Софья Ильинична, — громко говорил он, распахивая передо мной дверцу. — Позвольте, подсажу вас, а то купец ждет уже, да и в кассу после заехать надобно!
Какая лавка, какая касса? Бросив взгляд на двери академии, я увидела: Аскольд немигающе смотрит на нас. А в экипаже, приложив палец к губам, поручик Ягодин сделал мне знак: молчи.
— Поручик, — кивнула я. Мне это не нравилось, это я должна была выйти на них сама, а визит то ли правой, то ли левой руки Ветлицкого говорит, что что-то случилось или меня просто похитили. Или арестовали. — Что-то произошло?
Экипаж тронулся, поручик тряхнул головой, и вышло у него так по-мальчишески задорно, что я почувствовала облегчение. Будет обидно, если этот симпатяжка маньяк и его прекрасное настроение связано с тем, что меня уже поджидает Семен. После порки он будет особенно зол, если, конечно, он выжил.
— Господин полковник хочет удостовериться, что вы устроились и все хорошо, — Ягодин плотнее задернул шторку, но от меня не укрылся румянец на его щеках. Это из-за того, что Софья такая куколка или он где-то успел хлебнуть? Я принюхалась — спиртным не пахло. — Не волнуйтесь, к восьми вечера вы будете в академии.
— С товарами из лавки?
Поручик иронию не оценил и только указал на коробки под сиденьем, которые я сразу и не заметила. У меня — у Софьи — быстро-быстро забилось сердце. Ради Владыки, козочка, не сейчас! Давай интересоваться судьбой нашей шкуры, а не шмотками.
Я вдруг вздрогнула. Мне не хотелось видеть угрозу, и это мучило больше всего. Когда я шла домой, уволившись, получив расчет, расписав все свое будущее как по плану, все пошло не по плану, все пошло… катастрофически, невозможно не так.
— Замерзли? — обеспокоенно спросил поручик, я помотала головой, но почувствовала несильное дуновение, будто кто-то включил обогреватель. Чушь, тут конная тяга, но иллюзия не пропадала. — Сейчас станет теплее, но это все, чем я могу вам помочь, Софья Ильинична. Не так и многим.
Я смотрела в странные изумрудные глаза с полыхающей желтой радужкой и думала, что этот мальчик мог бы в прошлой жизни годиться мне в сыновья. Он уступал бы мне место в общественном транспорте и пропускал вперед в очереди в магазине. А здесь от него зависит моя жизнь.
— Что могут маги? — спросила я, потому что был самый подходящий момент. Если он проявил ко мне симпатию и попытался согреть, то мой вопрос выглядит не праздным, а подкупающе чистосердечным. Как там говорил знаменитый опер? «Проявляй к человеку искренний интерес».
— Разное, — через пару секунд отозвался Ягодин. Он чуть сместил руки на коленях, но ни силу дуновения, ни направление это не изменило. — Вы намекаете на смерть Калининой, понимаю, это не может не тревожить вас. Маг мог бы удушить ее, например, но это не удушение в прямом смысле слова… о, прошу меня извинить.
Вспомнил, что перед ним кисейная барышня. Институтка. И это не сомнительный комплимент, а сущая правда.
— Нет-нет, продолжайте, — я подалась вперед. Так допустимо или следующий шаг — сесть к нему на колени? — Я… читала уголовные романы. Интересно.
В моем мире первая детективная история появилась в тысяча восемьсот шестьдесят шестом году, а здесь? Ягодин растерялся, даже прекратил колдовать — как назвать то, что он делал? — ободок вокруг радужки стал бледнее.
— Ах да, Негуров, — вспомнил Ягодин. Я сделала вид, что он угадал. — У него хорошая книжная лавка и не одна, странно, что он живет в том же доме… Простите еще раз великодушно, Софья Ильинична.
— Вы рассказывали про магию, — напомнила я. — Это куда увлекательнее, поручик, чем Негуров и книжки, которые я у него покупала.
— Все то же самое, что и при обычном удушении, как в том рассказе про душителя, помните? — Я опять кивнула. Рассказы о душителях всегда одинаковые. — Но не будет следов, синяков, странгуляционной борозды. Не останется ничего, что могло бы сказать, от чего именно человек умер.
Ты отлично подкован для этого времени, мальчик, но не в курсе — синяки не единственное, что проливает свет на то, как погиб человек. Жаль, что тела Калининой мне, скорее всего, не видать.
— Магия ведь не волшебство из детских сказок, — увлеченно продолжал поручик. — Поверьте, никто не в состоянии зажечь огонь из ничего или услышать мысли. Хорошо обученный маг может заставить воду выплеснуться на пламя или выставить щит, о который споткнутся стрелы…
— Как святой воин Илия, — перебила я по подсказке Софьи.
— Да, именно так, но ни один маг не остановит летящие стрелы, если между ним и стрелами будет еще преграда… — Он помолчал и прибавил смущенно: — Я в детстве любил пускать кораблики по ручьям, заставляя их плыть, куда мне захочется, или раскачивать спелые яблоки, а потом их ловить. А затем научился нажимать на клавиши, чтобы месье думал, что я играю гаммы, а я на самом деле сидел под роялем, читал…
Я засмеялась. Неужели он усыпляет бдительность? Никому нельзя верить, никому. Кроме тебя, козочка, да, прости, я вечно невольно тебя обижаю.
Отец Павел не маг, и математик-профессор тоже. Аскольд тоже мимо. Магов в академии нет, кому это знать, как не жандарму.
— Я узнала кое-что о последних днях Натальи Калининой — поведала я, и поручик перестал улыбаться, став невероятно серьезным. — Она кашляла, у нее отнимались ноги, она упала и посинела… Маг может сделать подобное?
Карета покачивалась, с улицы доносились крики, Ягодин молчал, то открывая, то закрывая рот, и нервно шевелил губами. Брови его сошлись на переносице, прибавив ему пять-шесть лет, потом он тряхнул головой и спросил странным надтреснутым голосом:
— Кто вам сказал?
— Дети, — я почти и не соврала. — Дети очень наблюдательные, поручик, и поверьте, они, конечно, умеют врать, но здесь соврать им сложно. Это не попытаться меня разжалобить, уверяя, что вся тетрадка оказалась залита чернилами…
— Возможно, может. Передавить горло, толкнуть, ударить, но для этого маг должен находиться постоянно рядом с жертвой. Если я захочу вас убить, а вы успеете выскочить, я буду для вас… впрочем, нет, я не смогу, разумеется, — поправился он, и была то вежливость или попытка скрыть оговорку? — Но маг посильнее все равно будет для вас безопасен, если вы убежите. Получится ли застрелить человека, если он находится в другом крыле здания, вас разделяет множество стен, а пистолет у вас в руках? Ответ — нет.
Допустим… допустим, я поверю ему сейчас, но что тогда послужило причиной загадочной смерти?
— А ее тело?..
— Владыка с вами, — усмехнулся поручик. — Его сожгли, как только прошло три часа с момента, как доктор констатировал смерть. После последней эпидемии, как вы помните, тела перестали предавать земле. Но тело осматривал доктор, и он ничего не нашел. Мага мы исключили.
Были еще два вопроса, которые меня занимали помимо откровенности Ягодина.
— Почему вы не стали… учиться магии? Я не знаю, как сказать это правильно.
— Не захотел, — честно признался Ягодин. — Если бы у меня был талант к музыке, вы бы тоже спросили, почему я жандарм, а не музыкант? Я оставил магию, как и музыку, для себя. Я до сих пор пускаю кораблики за имением, пока никто не видит.
