ее губы, дабы она обхватила ими мой палец.
Я широко улыбнулся – мой член был тверже, чем когда-либо в жизни, в штанах стало тесно, и я знал, что она ощутила его, когда прильнула ко мне, не в силах сопротивляться желанию.
Я коснулся губами ее виска – губы принцессы поглотили мой палец, и тот натолкнулся на ее шелковый язычок.
– Милая моя лебедь, нет ни дня, ни ночи, ни треклятой минуты, когда бы я не думал о тебе, – с тихим стоном выдохнул я.
И переместился, пока не успел натворить чего-нибудь безрассудного. Например, нагнуть ее над той кроватью, задрать юбки и обнажить плоть, что, без сомнений, взмокла от моих слов, от моих прикосновений, – о, звезды – от одного моего присутствия.
Я скрылся у себя в комнате, и рев крови в ушах заглушил тот, что извергся из моей глотки, когда я достал член и удовлетворил нужду, которую она беспрестанно во мне пробуждала.
Опал
Тот свирепый рев, что раздался через несколько минут после его ухода, эхом отразился от стен и пробрал меня до костей, отчего я судорожно запустила пальцы туда, куда те редко забредали.
Я не занималась этим, противилась этому из-за него.
Подавлять это желание, зуд, который, словно вторая сущность, оживал во мне всякий раз, когда Дейд оказывался рядом, было все равно что вести ножом по взмокшей плоти, надеясь, что клинок не сорвется и не рассечет ее.
Я не могла свыкнуться с этой мыслью. Зная, что он совершил, зная обо всей тяжести содеянного им, зная, кто он на самом деле.
Мой враг, рожденный и воспитанный, дабы стать именно тем, кем его живописали многочисленные слухи.
Дать слабину и впустить его в свое тело было бы не просто позорно, но и опасно для жизни – что бы там ни предрекали звезды.
Не звездам, что светили где-то вдали, было решать, каким путем пойдут наши жизни. Уверовав в их предсказания, мы лишь навлечем на себя беды – новые кровопролития и смерти.
И все же я не могла уйти. Я даже шага из этой комнаты не могла сделать с мыслью о побеге. Король узнает. Он придет за мной. Сбежать домой – хоть измученное сердце мое только об этом и мечтало, – было бы слишком эгоистично.
Я приведу тьму к воротам нашего города, к нашему народу – а ведь ему и так уже изрядно досталось.
Пытаясь отвлечься от грустных дум о цветущих вишнях, разбитых сердцах и напуганных молящих взглядах, я прошлась по покоям и обнаружила много интересных и роскошных вещиц, сообщавших, что король, похоже, и правда не собирался меня убивать. Может, он давно собирался меня выкрасть и подготовился. А может, раньше это была опочивальня его матери или одной из его любовниц.
От мыслей о последней я отмахнулась с особенным раздражением.
Шли часы, еду приносили и оставляли у меня под дверью, а я все сидела на невероятно удобной кровати или расхаживала по комнате, размышляя, сожалея, волнуясь, пытаясь изобрести какую-нибудь стратегию, которая поможет мне покончить с этим безумием.
Но если мы понимали только язык безумия, если эти дикари другого не знали, то с чего было надеяться, что сработает что-то другое?
Ответ пришел ко мне с восходом солнца, золотистый свет которого просочился сквозь узловатые ветви, что загораживали окна по обе стороны от кровати и перекрывали вид на реку невдалеке. Но я не перешла к действию сразу же. Вместо этого я занесла в комнату завтрак и с наслаждением съела все до последней крошки, а затем легла поспать.
Мой план требовал не детальной проработки, а самопожертвования во имя спасения, – и вот тогда, возможно – лишь возможно, – что-то изменится. Сработает ли это, я не знала. И, хотя думая о том, как претворить сей план в жизнь, о бесконечных днях и ночах, что ждали меня впереди, я испытывала тошноту, одно было ясно точно. Без военной подмоги из-за моря у нас не было другого шанса.
У меня не было другого шанса.
Был только он.
Король волков. Свирепый монстр, который по причинам, о коих я только начала догадываться, мурчал и ластился, едва учуяв мой запах.
* * *
Дверь открылась беспрепятственно – как и несколько часов назад, когда я выходила за едой.
Кухарки, похоже, быстро уяснили, что я ем, а что – нет, и стали присылать мне больше фруктов к завтраку и обеду и класть порции поменьше.
Интересно, это король приказал, чтобы слуги не заходили ко мне, или они сами того не хотели? Впрочем, я была готова поспорить, что, когда я вернусь в покои, уже заправленная мной постель будет заправлена заново, а поднос с графином воды и недоеденным обедом исчезнет.
В холле стояла зловещая тишина. Я собрала влажные после ванны волосы – ибо проснулась ближе к полудню и только что выкупалась. А затем подошла к закрытым дверям в другом конце холла.
Я сразу поняла, кому принадлежат покои, что скрывались за теми высокими арочными дверями. Обе створки были украшены одинаковой резьбой в виде шипастых вьюнов и виноградной лозы. Из логова короля исходил его запах – дым и кедровое дерево.
Но сам он отсутствовал. В покоях было пусто, однако я не стала даже пытаться туда проникнуть. Двери оказались бы заперты, но даже будь они открыты, мне не хотелось знать, что за ужасы таятся в его комнатах.
Сам его запах был наживкой: он взывал ко мне, манил во тьму. Но я и так уже стояла над обрывом, готовясь спрыгнуть в темную бездну, и с горечью осознавала, что обратной дороги нет.
Я была уверена, что смогу осуществить задуманное – иного выбора у меня явно не было, – однако шанса мне такого не представилось. Я спустилась сначала по ближайшей лестнице, затем по просторной каменной, вышла в огромный вестибюль и застыла, озираясь по сторонам.
Вокруг никого не было, ни единой души. Никто не прятался в нишах, не дежурил в дверях. Ни слуг, ни стражников, ни короля.
К парадным дверям я не пошла – за ними, пусть и безмолвные, точно дежурили караульные. Свернув налево, я обогнула лестничный пролет и в углу вестибюля обнаружила вход в кабинет, где вдоль стен тянулись книжные полки, в центре стояли козетка и глянцевое черное пианино. Заходить внутрь я не стала и направилась к высоким дверям, что располагались прямо за лестницей.
Сквозь врезанные в них овальные витражи с узорами в виде алых и желтых роз, стекая по лакированной древесине, сочился солнечный свет. Двери бесшумно открылись, – сработал мой мысленный приказ, – и за ними обнаружилась терраса, а также двое молчаливых караульных, которые даже не взглянули в мою сторону. От террасы через изумрудно-зеленую лужайку тянулась дорожка из каменных плит, заросшая по бокам пышными пучками травы и мелкими белыми цветами.
Впереди высилась огромная живая изгородь, а вели к ней ряды круглых клумб, густо засаженных алыми и черными розами. Путаясь в юбке – та липла к ногам из-за обильной росы, – я прошла чуть дальше и поняла, что это вход в лабиринт.
– Это игра, – произнес низкий голос позади меня.
Сердце мое ушло в пятки. Я обернулась – передо мной был крупный мужчина: черные глаза, темно-каштановые волосы убраны за уши. На его лице медленно расползлась улыбка – он стоял, заткнув пальцы за пояс брюк, и мусолил крошечную косточку размером с зубочистку.
Его непринужденная поза не вызывала у меня доверия – я понимала, что не успею сделать и вдоха, как он набросится на меня, если сочтет нужным.
– Но опасная, – добавил он, выгнув темную бровь.
– Я не любительница игр, – парировала я, радуясь, что голос мой прозвучал уверенно.
Он заметил, как мой взгляд скользнул на караульных, что стояли в паре ярдов от террасы, и его улыбка растянулась до ушей, на щеках появились ямочки.
– Однако ты здесь.
Каждый мой мускул напрягся, я приготовилась перекинуться и взлететь. Но мужчина, словно почуяв это, лишь рассмеялся:
– Не бойся. Мне приказали не трогать тебя, лебедь.
– Очень… мило, – пробормотала я.
– Да уж. – Его взор ощупывал, изучал меня, отчего по хребту пробежал морозец. – Такой приказ был дан всем, но я бы на твоем месте не стал мозолить глаза… некоторым здесь.
Я нахмурилась – в его словах читалось явное предостережение, смысл которого ускользнул от меня, но я все же кивнула.
– Где он?
– Король? – уточнил Клык, прекрасно зная, о ком я. – В Королевской бухте.
У меня засосало под ложечкой, план, который я почти выстроила в голове, померк. Золото,
