– Завтра твои бензовозы перекроют междугородние магистрали, – подал голос Кирк Финниган, молодой хозяин нескольких банков. Аналитики уверенно считали, что именно он будет министром финансов через несколько лет, но Гилберт сомневался, что семья Эттиннер кому-то отдаст этот пост. – Или ты считаешь, что среди водителей нет поклонников Сальцхоффа? Представляешь, что начнется, когда остановятся все фуры с поставками для магазинов? Когда медики примкнут к забастовке? А это случится, я тебя уверяю. Однажды люди сумели добиться своего, у них есть опыт победы, терпение и готовность сражаться.
“Сражайся за нее!” – вспомнил Гилберт лицо Сибиллы, искаженное гневом и яростью. В перерывах он пытался дозвониться до номера Джеммы в “Мяте”, до офиса Сальцхоффа, до его отделения по связям с общественностью, но никто не мог сказать ему, где сейчас Джемма.
– Как она сказала, “достучаться до справедливости можно только прикладами винтовок”? – ухмыльнулся Джон Фортрайт, хозяин всех портов и кораблей королевства. – Я только что из Давенгорского порта. Успокаивал, сулил манну небесную, но Сальцхофф им милее моих посулов и денег. Я не хочу дожидаться их справедливости, Стив. Она не для нас.
Лицо Шелла было похоже на восковую маску. Он представлял бензиновые реки, кровь королевства – что происходит с организмом, когда возникает тромб?
– Я сейчас обращусь, – пообещал он. – Пролечу над парой улиц, пусть там останется только пепел. Ни одна дрянь больше никогда не откроет рта. Вы все, – он поднялся со своего места, воздвигся над собравшимися, и облако искр над его головой было похоже на нимб яростного святого. – Вы все драконы! Драконы, которые испугались людишек! Мы должны не разговаривать здесь, а лететь над Марнабером и жечь этих крикунов! Мы должны были сделать это еще днем!
Он был прав, и все драконы понимали его правоту – но Гилберт видел, что им страшно. Старый Уинфред мог говорить в клубе о том, что люди пыль у подножия драконьих башен, но он первым выслал семью из столицы.
– Мы должны думать о стабильности, – отчеканил Уинфред. – Любые потрясения нам вредят, и ты это прекрасно понимаешь. Да, дракон в первую очередь думает о семье – но будет ли жива твоя семья, Стивен, когда эти муравьи вползут в наши башни? А если мы сожжем всех, то кем будем править? Пеплом?
Шелл не ответил, и Гилберт подумал, что старый Эттиннер победил. Драконы дорожат своей семьей – но еще больше они дорожат властью. В конце концов, у Стивена есть и другие дети – в отличие от Максимилиана, они ведут себя не столь разнузданно.
– Твой сын уже не в больнице, а дома, – продолжал Уинфред. – Так что отправляем туда полицию, потому что он решил добровольно сдаться. Организуем ему психиатрическое освидетельствование, пусть найдут у него что-нибудь вроде депрессии, одним словом, какое-нибудь заболевание, при котором он не осознает, что делает. Я в этом не разбираюсь, но специалисты разберутся. После суда он получит принудительное лечение в хорошей частной клинике, а не тюрьму. Выйдет через пару месяцев, когда все уляжется. Заодно пройдет чистку от кислоты.
Шелл сейчас выглядел так, словно у него вынули позвоночник. Он утратил опору не от совета старого Эттиннера – совета, который мог все исправить. Одно дело, когда о наркотической кислоте говорит человек, журналисточка, пустое место – и совсем другое, когда о том же самом упоминает дракон. Уважаемый дракон.
– Да, это успокоит людей, – сказал Гилберт, и остальные драконы закивали. – Мы победим малой кровью. Соглашайся, Стив. Спаси всех нас.
Несколько долгих минут Шелл молчал – опустился в кресло, устало рассматривал свои руки. Потом дракон победил в нем отца, и он едва слышно произнес:
– Хорошо, я сейчас позвоню домой.
Все вздохнули с облегчением – искры, что кружились над драконьими головами, начали угасать. Великий мир устоял, башни не рухнули, но Гилберт видел, что, в отличие от остальных, Эттиннер по-прежнему выглядит обеспокоенным. Старик поднялся из-за стола, прошел к диапроектору и устало проговорил:
– Это еще не все, господа. Я должен показать вам одну вещь, которая меня сегодня напугала.
Щелкнул выключатель, и кабинет погрузился во тьму. Эттиннер включил проектор, и на большом белом экране появилась фотография: яркий солнечный день, очертания фонтана, горящий человек. Сальцхофф согнулся от боли, его спина была охвачена пламенем, и старый Уинфред протянул к ней палец и сказал:
– Его спина. Посмотрите сюда. Посмотрите внимательно.
Сквозь огненное золото драконьего пламени проступала прямая белая полоса на горящей коже, словно в Сальцхоффе тоже поднимался огонь и тек навстречу чужому. По кабинету пролетела волна невнятных испуганных возгласов, а затем Итан Хеллеман, владелец нескольких сталепрокатных заводов, который все это время молча сидел в углу, спросил:
– Это что, метка? Метка святого Хорхо?
Гилберт почувствовал, как что-то ледяное ударило его в голову, почти выбивая жизнь. Эттиннер кивнул.
– Да, – откликнулся он. – Это метка. Он драконоборец.
***
Он приехал в “Мяту” в сумерках, когда летняя столица пела на все голоса и горела всеми огнями. К этому времени Гилберт успел опомниться, прийти в себя и знал: все, что он сделает сегодня вечером, повлияет на всех жителей королевства, и людей, и драконов.
Девушка за стойкой регистрации приветливо улыбнулась – увидела искру над головой и всем своим видом показала готовность услужить и обслужить. Наверняка она не выходила сегодня на улицу с поднятой рукой и растопыренными пальцами, требуя тюрьмы и суда для Максимилиана Шелла.
“Несчастный Стивен”, – подумал Гилберт и спросил:
– Фра Джемайма Эдисон в своем номере?
– Да, фро, в восьмом, – по-прежнему улыбаясь, ответила девушка. – Это на втором этаже.
– Фро Сальцхофф с ней? – Гилберту хотелось откусить себе язык за эти слова и разбить голову за мысли, которые сейчас в ней плыли. Девушка кивнула.
– Да, они пришли полчаса назад.
Гилберт выдавил из себя улыбку и пошел к лестнице на второй этаж. Откуда-то доносилось бормотание телевизора, он даже разобрал слова: “Президент в своем экстренном выступлении пытался успокоить общественность…” Да, Ларри Брук восемь лет спокойно просидел в своем кресле и хотел уйти в отставку тем добрым малым, которым был всегда, а не идиотом, который чуть не допустил гражданскую войну.
Он решил, что выбьет дверь или выжжет ее, если она заперта. Не пришлось – ее не закрыли, Гилберт повернул ручку и вошел в номер. Первым он увидел Сальцхоффа – тот успел снять пиджак, сидел на диване с низеньким бокалом бренди в руке. Джемма расположилась в кресле у окна – вынимала серьги из ушей, замерла, увидев Гилберта, и в ее глазах задымилась боль.
“Потом, – сказал себе Гилберт, – Все потом”, – и распорядился:
– Сними рубашку. Живо.
Сальцхофф вопросительно поднял бровь – если он действительно драконоборец, то сейчас может заставить Гилберта взять тот нож, которым нарезано яблоко на столе и раскромсать себе глотку. Такова власть драконоборцев, людей, которым дана величайшая сила побеждать огонь и мощь драконов.
Драконоборец прикажет – и дракон сорвется с башни, не раскрывая крыльев, и разобьется о землю.
Драконоборец захочет – и дракон приведет ему своих детей и сам сожжет их заживо.
“Вот так ты и подложил под меня Сибиллу”, – подумал Гилберт, и искр над головой прибавилось.
В мире нет ничего сильнее и могущественнее дракона. Но однажды появляется драконоборец – человек, способный сокрушить зверя и защитить людей от чудовища. Его не остановить. Не укротить. Он та сила, которой невозможно сопротивляться.
“Он наш рок, – сказал Уинфред, выключая диапроектор. – И сейчас мы должны решить, что делать, пока он не приказал нам поубивать друг друга. Приказу драконоборца не сможет сопротивляться ни один дракон. Такова судьба. Такова наша участь, и она будет ужасной, если мы не придем к соглашению”.
– Зачем? – поинтересовался Андреа. – Хочешь доделать то, что не доделал младший Шелл?
