Неужели у Шапеля вошло в привычку целовать женщин в библиотеке? Прю была не на шутку разгневана и вместе с тем чувствовала себя ужасно глупо. Потому что полагала, будто что-то значит в его жизни. И всерьез обдумывала возможность романа с этим человеком.
Да, ей действительно следовало уйти. Однако она не собиралась этого делать.
— Вы можете идти. — Прю смерила горничную взглядом, которым она редко пользовалась по отношению к кому бы то ни было, тем более к домашней прислуге. И она вовсе не считала себя виноватой, ибо эта девица явно не прочь была воспользоваться всем, что Шапель мог ей предложить. Прю не хотела увольнять ее — это было бы слишком жестоко, — но придется поговорить о ней с домоправительницей.
Горничная сделала быстрый реверанс и, стараясь не встречаться взглядом с Прю, поспешно покинула библиотеку. Прю выждала, пока она скроется из виду, после чего посмотрела на Шапеля. У последнего даже не хватило вежливости изобразить смущение или раскаяние.
Будь он неладен!
— Прю, я могу все вам объяснить…
Она сухо рассмеялась — дрожащий, неуверенный звук, действовавший ей на нервы.
— Не стоит. Счастье, что я не появилась несколькими минутами позже, иначе пришлось бы ждать, пока горничная оденется.
Теперь уже Шапель выглядел оскорбленным.
— Этого никогда бы не случилось.
Неужели он и впрямь надеялся, что она ему поверит?
— О да. Вы бы просто задрали ей юбки, не так ли?
Хуже всего было то, что Шапель вовсе не выглядел шокированным этими словами. Он как будто ожидал от нее столь крепких выражений. Это разозлило Прю еще больше.
— Я имею в виду, что никогда не стал бы заниматься с ней любовью.
Прю предпочла пропустить это странное и скорее всего лживое утверждение мимо ушей.
— И сколько женщин вы успели поцеловать со времени вашего приезда?
Это не должно было волновать Прю. Однако вопреки рассудку волновало.
— Кроме вас — никого.
Обманщик!
— А эта горничная? Ее вы за человека не считаете?
На лице Шапеля отразилась обида.
— Она сама пыталась меня поцеловать.
Скажи это кто-то другой, Прю наверняка рассмеялась бы.
— А вы, похоже, совсем не возражали.
Шапель ухмыльнулся — это подходило его красивому лицу куда больше, чем раскаяние.
— А вы, как видно, ревнуете.
Прю топнула бы ногой, но это только добавит ему самодовольства.
— Я? Да ни в коем случае!
И кто же из них говорит неправду?
— Вот как? — Скрестив руки на широкой груди, Шапель сделал неспешный шаг в сторону Прю. — Тогда почему вас волнует, с кем я целуюсь?
— А меня это и не волнует. — Прю не собиралась сдаваться. — Я просто слежу за поведением своей прислуги.
Шапель остановился не более чем в футе от нее.
— Ну конечно. Вы думали лишь об интересах своей горничной, когда спросили, не собираюсь ли я ею овладеть.
Жар хлынул к щекам Прю. Подумать только, ведь она сама, по сути, дала ему разрешение говорить с ней в таком дерзком тоне.
— Вы слишком многое себе позволяете.
Конечно, он был совершенно прав, но Прю не собиралась это признавать — особенно сейчас, когда он двигался к ней, словно кот, пытающийся поймать птичку.
— У меня есть множество недостатков. — Он сделал еще шаг. И оказался в нескольких дюймах от нее. Прю понимала, что следовало отступить — все ее инстинкты требовали именно этого, — но тронуться с места означало бы показать страх, а этого нельзя было допустить. Прю не боялась, что он ее поцелует, она боялась, что он этого не сделает. Он не решился в ту памятную ночь, когда ей так этого хотелось, — неужели и на этот раз надежды будут обмануты?
И не ошибка ли — ждать поцелуя от человека, готового дарить их кому угодно?
— У меня есть множество недостатков, — повторил Шапель, слегка коснувшись ее щеки пальцами, отчего по коже пробежала дрожь, — однако лживость не принадлежит к их числу. Я не целовал вашу горничную.
— Потому, что мое появление вас остановило.
— Верно.
Что ж, он ведь сам сказал, что лживость не относилась к числу его пороков.
— Я не целовал женщину уже очень, очень долго. И готов был поцеловать эту девицу лишь потому, что вы отказали мне.
Прю встретила его взгляд с самым высокомерным видом, на какой только было способно ее охваченное трепетом существо.
— Вот как? Значит, это было моим наказанием за отказ?
Неужели он думал, что она не хотела поцелуя? Рядом с ним Прю чувствовала себя единственной женщиной в мире, она мечтала о его поцелуях. И вместе с тем хотела влепить ему пощечину за эти слова.
— Не вашим наказанием. — Его сильные пальцы скользнули по шее Прю. Заметил ли он, как участился ее пульс? — Моим.
— Вашим?
Его рука на ее затылке была теплой и мягкой.
— Я лишил себя наслаждения близости с вами, и это причинило мне больше боли, чем вы способны представить.
Прю не знала, что ответить. Они знали друг друга всего несколько дней, а она уже таяла от его признаний, томилась по его прикосновениям. Это безумие — отчаяние умирающей женщины…
Что ж, в таком случае она пойдет на бесстыдство, какое может себе позволить только умирающая женщина.
После некоторого колебания Прю подняла взгляд на Шапеля, давая ему возможность разглядеть в ее глазах и волнение, и затаенное желание.
— Мне бы не хотелось причинять вам дальнейшие неудобства.
Медового цвета глаза на один короткий миг сделались шире, после чего он опустил голову. Прю зажмурилась и с бьющимся сердцем ждала.
Губы Шапеля, теплые и упругие, накрыли ее собственные, прикосновение их было настойчивым, но вместе с тем мягким и нежным.
Не отрывая от него губ, Прю вздохнула и почувствовала, как он улыбнулся в ответ. Она тоже улыбнулась, позволив ему разомкнуть ее губы дразнящими движениями языка. Едва его язык скользнул внутрь, она чуть не отпрянула от удивления — его тело как будто сотрясалось от сдерживаемого смеха.
Ободренная его благодушным настроением, Прю отдалась инстинкту, поглаживая его язык своим. И пусть она почти ничего не знала о поцелуях. В конце концов, Прю собиралась воспользоваться моментом, а не тратить понапрасну время, беспокоясь, все ли она делает правильно.
По-видимому, она все делала правильно, потому что он крепко прижал ее к себе. Он казался самим воплощением тепла и надежности — настоящий мужчина, сильный и мускулистый. Ее бедра пришлись как раз напротив его ног, и их прикосновение заставляло все ее существо трепетать от удовольствия.
Боже правый, да у нее дрожали колени! Прю вцепилась в плечи Шапеля, пока они буквально упивались друг другом. Запах у него был, как у гвоздики — сладкий и пряный. И он держал ее в объятиях так, словно не собирался отпускать. Любая женщина мечтала о таких объятиях.
