«А не веду ли я себя как полный дурак и тормоз?» — промелькнуло у меня в голове.
— Почему ты молчишь? — прошептала мне Алексия на ухо.
В неверном мертвенном свете дискотечных фонарей я все-таки посмотрел ей в глаза. Алексия казалась каким-то неземным существом. Вот она, моя сумеречная фея! Дожидаясь, что я скажу в ответ, она призывно разомкнула губы.
Мне приходилось сдерживать себя изо всех сил.
— По-моему, сейчас не время для разговоров, — смущенно сказал я.
— Да что ты говоришь? — с притворным невинным удивлением переспросила Алексия. — Что же ты собираешься делать? Я имею в виду, помимо того, что мы будем танцевать?..
Песня Боуи закончилась, но невидимому диджею удалось нагнать в атмосферу нашего разговора еще больше напряжения, когда он буквально в следующую секунду поставил еще более унылую и печальную композицию. Судя по хрупкости голоса, исполняла эту песню совсем молодая девушка-сопрано, причем делала она это практически без музыкального аккомпанемента. Речь в песне, насколько я успел услышать, шла о чем-то вроде грамматики любви.
— Ты не ответил на мой вопрос! — настойчиво повторила Алексия.
Ее глаза, как два маяка, вели меня к моей судьбе — туда, куда я покорно позволял себя увлечь.
Откуда-то из глубин подсознания у меня в памяти всплыли образы первых любовных фантазий, в которых девушки просто не давали мне прохода, а я же, в свою очередь, гордо делал вид, что мне на них наплевать. Как ни странно, эта ложная уверенность в себе дала мне силы для того, чтобы продолжить сей сладостный и мучительный для меня разговор.
Описывая вместе с Алексией очередной медленный круг, я прижал ее к себе чуть сильнее и признался:
— Помимо танцев я хотел бы поцеловать тебя. Можно?
— Кто же спрашивает о таких вещах! — с недовольной улыбкой воскликнула она— Если хочешь — целуй, и точка. Но на свой страх и риск.
С головой погрузившись в древнейшую игру, известную человечеству, я вдруг почувствовал непреодолимое желание зависнуть в этом мгновении, задержать его, насколько возможно.
— А если второму человеку не придется по душе этот поцелуй?
— Я же сказала, что в таком случае тебе придется отвечать за свои необдуманные действия.
— Рискованное дело, — прошептал я и прикоснулся губами к ее щеке.
Алексия не отодвинула голову, что я воспринял как хороший знак. Затем она все так же шепотом сказала:
— Жизнь вообще рискованное дело. Только покойники ничем не рискуют. Сам знаешь — для них уже нет ни угроз, ни опасностей.
Слова про покойников я воспринял как своего рода завуалированную команду мне, пока еще живому. Выполняя этот приказ, я перешел в решительное наступление. В полумраке мои губы отправились на разведку — на поиски губ Алексии. К этому времени мы остановились, потому что нам было уже не до танцев.
Алексия чуть наклонила голову и закрыла глаза. Мне казалось, что время замерло.
Наши губы едва успели ощутить прикосновение друг к другу, когда вдруг какая-то неведомая сила резко отбросила меня назад. Я чуть было не рухнул прямо на пол.
Восстановив равновесие, я оглянулся и увидел Роберта, который вскинул руки, явно намереваясь обнять меня, и улыбался при этом так, словно мы с ним не виделись сто лет. Скорее всего, он не знал и не успел понять, что должно было вот-вот произойти между мной и Алексией, но, даже учитывая эти смягчающие обстоятельства, я в какую-то секунду почувствовал, что ненавижу его всем сердцем.
Лишь после этого я увидел рядом с Робертом Лорену, которая уже лихо танцевала в ритме электронного ударника. Какая-то энергичная композиция сменила унылые, печальные баллады.
— Протормозили мы, — объявил Роберт, положив руку мне на плечо, — Пришли к шапочному разбору.
— Не понял. Ты про что? — спросил его я, всячески стараясь подавить кипевшую во мне злость.
— Билетов уже не было.
Художники изображают зло гораздо чаще, чем добро. Зло обладает визуальной привлекательностью, а добро — оно никому не интересно.
— Ларс фон Триер —
Исступленно протанцевав целый час, мы всей компанией перебрались на второй этаж клуба. Здесь помещения были оформлены в стиле средневекового монастыря, а столы заменяли самые настоящие гробы.
Звукоизоляция между первым и вторым этажом заслуживала самой высокой оценки. По крайней мере, музыка, звучавшая внизу, не мешала церковным песнопениям звучать под сводами этого заведения. Прислушавшись, я узнал тот самый хор Силосского монастыря, запись которого была и у меня дома.
Официант с кислым лицом зажег свечи, вставленные в канделябр, висевший над нашим гробом. Когда дело дошло до заказа напитков, девушки попросили себе по водке с тоником, я — пиво «Делириум тременс», а Роберт остановил свой выбор на имбирном эле. Я, в общем-то, не очень удивился, когда он поспешил сразу же рассчитаться по счету за всех.
«Вот ведь чмо, подкаблучник!» — подумал я.
В общем-то, я уже на него не злился, хотя после несостоявшегося поцелуя у меня в животе словно образовалась дыра, ведущая куда-то в пустоту. Алексия же весело болтала о всякой ерунде с таким видом, словно то, что едва не произошло между нами, было всего лишь одним из прикольных моментов этого вечера.
— Много народу в кино было?
— Да просто к кассе не протолкнуться, — ответила Лорена, — Хотя, с другой стороны… может быть, и хорошо, что нам билетов не хватило. Сэкономили себе пару часов нормального веселого времяпрепровождения. Почти все европейские фильмы — это такая тоска!..
— Нет, «Антихрист» — совсем другое дело, — возразил Роберт. — Новая, совершенно гениальная трактовка библейского сюжета об изгнании Адама и Евы из рая. Разница заключается в том, что в Библии рай показан этаким очаровательным местечком, прямо как в диснеевских мультиках. У фон Триера же все наоборот. Он рисует всю чудовищность мироустройства, в котором одни животные неизбежно пожирают других. Колесо чередования жизни и смерти раскручивается со все большей скоростью. Жалости и пощаде в этом раю не место. Вы только представьте себе сюжет!.. Главные герои, мужчина и женщина, находят себе убежище в доме, который так и называется — Эдем. Стоит он посреди дикого леса. Эта парочка больше всего на свете хочет жить так, как и подобает праведникам. Вот только в садах Эдема жизнь поворачивается к ним не самой лучшей стороной. Есть в этом фильме просто гениальный эпизод, когда Уиллем Дефо осознает, что происходит вокруг, и говорит: «Природа — вот настоящая церковь Сатаны». Именно в тот момент, когда герои решают, что настало время жить в согласии с природой, они и превращаются в антихристов. Вот где и начинается подлинная драма. В общем — шедевр.
