— Coillons[35]!
Звук любимого ругательства Бранда, слетевший с губ его жены— леди, пусть даже и рассвирепевшей, пусть даже это и было сказано на французском, усыпило осторожность Иво. Он начал смеяться, а когда она повернулась к нему готовая к битве, это рассмешило его ещё больше.
— Я знал, что вы не станете монахиней, пока они не начнут ругаться как портовые моряки.
Она начала задыхаться, хотя и невозможно было понять, сдерживает ли она новые ругательства или пытается не рассмеяться, но внезапно весь запал ушел из неё.
— Это то, что я имела ввиду, милорд. Вы заявляете, что будете мне мужем лишь ночью, вы дразните меня и очевидно ожидаете, что я буду смеяться вместе с вами.
— Что вы почти и сделали, — сказал он, почти заработав проблеск улыбки, который сопровождал хмурый взгляд, такой же кислый, как скисшее молоко. Он попробовал подойти с другой стороны. — Многие мужчины — мужья лишь ночью, и многие леди рады этому.
— Многие леди вообще не желали бы иметь мужей, — она вздохнула так, будто это касалось и её, но когда она вновь заговорила, это ощущение прошло. — Мне не следует пытаться менять вас, милорд, не так ли?
— Не следует.
— И полагаю, мне просто следует покорно махать вам вслед каждое утро, когда вы уезжаете прочь?
— Я сомневаюсь, что вы когда — нибудь что — нибудь будете делать покорно, — сказал Иво. Она резко подняла на него взгляд, но он поднял руки вверх сдаваясь, прежде чем она смогла бы найти ещё одну причину разбушеваться. — Я буду уезжать на рассвете, Алейда. Не думаю, что вы к тому времени проснётесь.
— На рассвете, — недоверчиво переспросила она. — Каждое утро?
— Да. Но каждый вечер я буду возвращаться, и я обещаю вам, что вы будете ожидать моего приезда с куда большим желанием, чем отъезда.
— Это вы просто так говорите.
— Это я обещаю вам, — рискуя, он подошёл к ней поближе, а когда она не отодвинулась, подошел ещё ближе, так чтобы иметь возможность взять её за руки. — Я не желаю оставлять вас, сладкий листочек, но я должен. Я не могу сказать вам большего. Вы должны будете довериться мне.
— Довериться вам? — её вопрос был пропитан горечью. — Я слишком мало знаю вас, милорд. Вы — незнакомец для меня, даже после всего того, что произошло вчера вечером. Я обменялась большим количеством слов с вашим сенешалем, чем с вами.
— Это изменится, — твёрдо поклялся он, игнорируя вспышку зависти, которая возникла в нём при упоминании Ари. Ари, который уже видел, как солнечный свет касается её лица, того что он сам никогда не увидит. — Вы узнаете меня за следующие дни и недели, а с узнаванием придет и доверие.
— А пока этого нет?
— А пока этого нет, я могу только предложить вам только это, как залог своей искренности, — он сгрёб её в свои объятия, и прежде чем она успела возразить, поцеловал её. Он всё сильнее сжимал её, пока не почувствовал, как у неё перехватило дыхание и не почувствовал как её тело стало податливым. Когда он отпустил Алейду, её глаза были затянуты дымкой, заставляя его чувствовать себя безрассудным, будто он мог утащить её в лес и оставить там лишь для себя, вопреки всему, что могло бы произойти. — Вы понимаете?
Она с трудом сглотнула.
— Думаю, да, милорд.
— Хорошо. Теперь не хотели бы вы взглянуть на подарок, что я принес вам?
— Я была бы не против, — произнесла она, тщательно подбирая слова. — Но я не одела красивого платья, как вы просили. Я не испытывала к вам добрых чувств, когда одевалась.
— Подозреваю, что вы не испытываете их и теперь, — Иво опустил взгляд на её платье, цвета сливы, зашнурованное достаточно туго, чтобы подчеркнуть линию её груди, и показать бледно — жёлтую нижнюю рубашку, покрывавшую её шею и грудь. На голову, вместо вуали, она одела косынку, что носили поварихи, которая оставляла открытыми её косы. Он кивнул одобрительно. — Это значительно лучше того ужаса, что вы одели вчера вечером. Протяните свою руку.
Он снял мешочек со своего пояса, развязал узелок и выложил его содержимое себе на руку. Дюжина маленьких, светло — зелёных камней вспыхнула, обвитая золотой цепью, образуя брошь.
— Изумруды!
Удивление и восхищение в одном этом слове стоили отданного им за украшение состояния.
— Мне передали, что у вас рыжие волосы, и я предположил, что у вас могут быть зеленые глаза.
— Я почти жалею, что это не так, даже если бы это подразумевало, что у меня было бы ещё больше веснушек, — она взяла брошку, наклоняя её в разные стороны, и наблюдая за тем, как пламя камина отражается в камнях. — Как будто окаменевшие листочки.
Когда Алейда прикрепила брошь и взяла бронзовое зеркало, чтобы насладиться своим видом, Иво бросил взгляд на пронзённую ею иглой вышивку. Он мгновенно распознал изображенный на гобелене щит. Уже почти надуваясь от гордости из — за того, что она изобразила его, он вдруг заметил куда именно с такой злобой она нанесла удар иглой. И вправду, Coillons! Его чресла запульсировали, будто она и правду ударила его, а не просто пронзила ткань. Вздрогнув, он посмотрел на жену и на кинжал, что висел на её поясе, пытаясь решить должен ли он разоружить её прежде чем снова сесть подле неё. Затем она повернулась к нему и мысли об иглах и ножах были полностью стёрты тем удовольствием, что мерцало в её глазах.
— Я давно мечтала об изумруде, — мягко сказала она. — А теперь у меня их так много.
— Должен ли я предположить, что брошь вам понравилась?
— Да, милорд, но я снова потерялась в непонимании и кавардаке, правда теперь я сама всё это натворила, — свет в её глазах слегка померк, когда она коснулась того места на горле, где была прикреплена брошь. — Я поклялась, что простая безделушка не успокоит меня.
— Это предназначалось для того, что бы понравиться вам, а не успокоить. Я бы отдал вам её, несмотря на ваше настроение.
— Тогда вам удалось сделать то, что вы хотели, милорд, поскольку я очень рада.
— Хорошо. Давайте спустимся вниз похвастаться вашими драгоценностями и зачитаем контракт. Я хочу, чтобы каждый в зале знал, насколько я ценю свою жену. Идёмте.
Он отошёл от неё и протянул руку, она прошла несколько шагов, чтобы положить свои пальцы на его ладонь. На сей раз они были тёплыми и спокойными. — Позже мы вернемся сюда, и я вновь попробую убедить вас называть меня по имени. Возможно, даже в два раза более усердней.
Золотистое пламя от камина осветило появившийся на её щеках румянец, сделав их похожими на восход солнца. Впервые за вечер она улыбнулась искренней улыбкой. Улыбкой женщины.
— Ну, если вы должны, милорд.
Это было так, будто она взяла его в руку, настолько быстро он затвердел. Этот ужин станет самой длинной трапезой в его жизни.
