— Милые семейные истории у тебя, муж.
Он зашипел.
— Я рассказываю это по твоей просьбе, кошмарная жена.
— Продолжай.
Я отошла от книг. Там ничего не было. Я обошла комнату по кругу, искала зацепки, что-то, что я упустила. Музыкальный инструмент ничего не скрывал. Я нажала блестящие белые клавиши и отпрянула от громкого звука.
Нас никто не услышал? Я застыла, но сюда никто не шел.
Может, он хранил тайны там, где спал. Я прошла к кровати, села на корточки и заглянула под нее.
— Но его мать предложила себя как замену, — сказал Скуврель, тяжелым тоном продолжая историю. — Ее жизнь за его. Ее кровь вместо его.
— И это сработало? — спросила я, вытаскивая голову из-под кровати, чтобы видеть его лицо во время ответа.
— Похоже на то, — сказал Скуврель. — Но с ограничениями. Один за одного. Мы можем войти, но если человек поменяется местом с нами. Снова Подмена.
— А ребенок? — я подумала о столе, где была изображена мать, молящая за ребенка, которого держал над головой фейри с рогами, хвостом и злобной усмешкой, похожий на дьявола.
— Был отпущен в мир людей.
— Но теперь фейри прошли в мир людей без замены. Как такое возможно? — спросила я.
Его голос был жестоким, когда он ответил:
— Теперь, восхитительный Кошмар, ты задаешь верный вопрос. Как же? Подумай.
Я охнула.
— Ты же не…
— Если думаешь о самом кровавом, что можешь представить, то ты, скорее всего права, — его слова были шелком, хотя пронзали мое ощущение безопасности.
— До этого был обмен — один человек в Фейвальде за одного фейри в мире людей, и это означало, что человек умрет.
— Да, — сказал Скуврель. — Образно или в прямом смысле, но да. Ты знаешь, что мы не поняли, что таким был обмен? Мы думали, одно тело вошло, одно вышло. Это человек понял, что портал открывала смерть.
— Хуланна.
— Да. За каждого фейри в Скандтоне убивается фейри. Жертва. Замена.
— Так много…
— Помнишь дневники в комнате сестры? — бодро спросил Скуврель. — Ты их читала?
— Нет, — я рылась среди подушек и одеял, проверила под матрацем. Все еще ничего.
— Там были имена и подсчеты, — холодно сказал Скуврель. — Некоторых из тех имен я мог назвать друзьями.
Повисла долгая пауза, мы не двигались.
— Я прощаю тебя, — тихо сказала я. — Если ты убьешь мою сестру, я не буду мстить.
— Спасибо, — прошептал он. — Но теперь мне от тебя нужно не только это.
Глава двадцать пятая
— Ты не мог просто сказать спасибо? — спросила я.
Свет блуждающих огоньков озарял его душевный взгляд.
— Ты знаешь, чего я прошу. Прощения. Полного. Ты уже давала такое — эта магия так сильна, что ни у одного фейри ее нет, — его глаза сияли желанием.
— Я сказала, что не буду мстить.
— А я сказал, что мне нужно больше.
Я вздохнула.
— А я говорю снова, что не могу дать тебе это. Ты хочешь меня убить.
— В прощении, Кошмарик, кто-то всегда платит.
Мое раздражение росло. Я глубоко вдохнула носом.
— Да, но ты просишь меня заплатить дважды — сначала простить тебя, а потом заплатить жизнью.
Он опустился на колени на кровати и протянулся через нее, чтобы взять меня за руку, хоть я и не хотела этого.
— Я так много прошу, Кошмарный кошмар? Королева прощения?
Я покачала головой, опустила подбородок к груди, чтобы свободные волосы вокруг лица скрыли его, защитили меня от эмоционального веса, который он опускал на меня.
— Я не такая. Финмарк. Ты просишь слишком много.
— Прошу.
Я взглянула на его полное боли лицо.
— Прошу, — сказал он. — Я молю об этом. Взываю. Заклинаю. Разве ты не мое спасение?
— Я не буду спорить снова и снова.
— Так не спорь, — он вдруг потянул меня за руку, и я потеряла равновесие и упала в его объятия. — Подари прощение, и все закончится.
Я оттолкнула его.
Было неправильно, что он просил. Это было как нарушение. Он глупо толкал меня к этому. Я прикусила губу до крови.
Но все же.
Все же я хотела обладать силой порадовать его.
Это было как в пророчествах. У меня была сила порадовать или сломать его простым словом. Порвать или соединить.
Я могла простить. Могла восстановить, а не крушить.
С этими мыслями я вспомнила слова, которые отец бормотал у камина в доме Чантеров.
Одно на два, два в одно. Рвать и чинить. Терзать и ласкать. Открыть и закрыть. Сеять и пожинать. Одно на два, два в одно.
Я думала, что он бормотал об Улаге и том, что услышал от моей сестры. Что мы с ней, близнецы, образовывали один Улаг.
А вдруг я ошибалась?
Я ощутила, как сморщился лоб, пока я думала. А если он услышал историю о Подмене?
— Кто пытался убить ребенка из истории? На Кровавом камне? — спросила я.
— Что?
— Чей это был план?
— Все делал Убийца родни. Но предсказала Истина, — его лицо было мрачным. — Правда или ложь, ты пытаешься меня отвлечь.
— Ложь. Я думаю. Убийца родни открыл круги. И моя сестра пыталась открыть дверь армии.
— Да.
— Интересно, что он думал об этом. В этой комнате нет средств связи. Нет писем. Нет дневников. Только поэзия и романы.
— Может, он говорил стихами, — съехидничал Скуврель.
Это была неплохая идея, да?
А если он говорил стихами? А если отец цитировал его слова? А если слова про два и одно были о Подмене, а не о сестрах?
Я отодвинулась от Скувреля и поспешила к столу, выдвинула ящик с поэзией и стала рыться там. Скуврель подошел, прислонился к столу и листал роман, который взял в шкафу с книгами.
— Почему замена сработала? — спросила я у Скувреля. — Любой мог занять место ребенка?
Он пожал плечами, но слова были едкими, словно его что-то задело:
— Кто захотел бы умереть за кого-то, если только не любит того человека очень сильно? И даже так… даже так нужно много веры.
Кто же? Но разве не этого он хотел от меня? Он хотел, чтобы я умерла ради него и его народа. Он хотел, чтобы я достаточно любила их. Достаточно любила его.
Я попыталась отогнать эту мысль. Как он мог так давить на меня?
— Правда или ложь, Кошмарик. — прошептал он, пока я работала. — Скажешь раз и навсегда? Ты не хочешь прощать меня за твою грядущую смерть.
— Правда.
Он издал недовольный звук.
Я листала страницы од закату и баллад о Короле Листьев, а потом выпало потрепанное послание.
Там черный изящный почерк запечатлел:
Одно на два, два в одно. Рвать и чинить. Терзать и ласкать. Открыть и закрыть. Сеять и пожинать.
Круг открой, широкий и глубокий, один для смерти, другой — для прыжка.
Другую сторону предложи. Широким, глубоким его удержи.
— Она начала бы дальше жертвовать людьми, — сказала я.
— Уверен, это так, — Скуврель звучал отвлеченно. — Ты читала раньше истории о несчастной любви? Эта книга интригует воображение.
— Не читала, — кратко сказала я. — Если ты не заметил, я пытаюсь спасти человечество.
— Как благородно, — отмахнулся он. — Эта называется «Агония и Строгость», и это история о забавной девушке, которой не хватает кровожадности.
Я закатила глаза.
— Она надела что-то неприметное для праздника, где, только послушай этот ужас… играла настоящая музыка, и никто не умер.
Он посмотрел на меня весело, словно книга была такой глупой, что никто не мог воспринимать ее всерьез.
