анекдоте «Что не хватает в организме котенка, если он жрет полиэтилен» ответ был очевиден, то в моем случае его можно перефразировать так: «Что не хватает Лене, если она продолжает пялиться на Люциана».
Варианты ответа:
1) Мозгов
2) Самоуважения
3) Характера
4) Силы воли
5) Всего вместе
Что-то мне подсказывает, что выбирать надо пятый пункт, но злиться на себя бессмысленно. На него — тем более. К счастью, сегодня все это закончится. Все закончится в этой комнате, здесь и сейчас.
— Сначала уничтожь записи. При мне, — говорю я, поворачиваясь.
— Разлетался. Сначала ты сделаешь то, что я скажу. — Он уже накинул форменный пиджак, и значок военного факультета полыхает на нем синим пламенем.
— Я похожа на идиотку?
— Ты похожа на девицу, которая крупно вляпалась, Ларо. Похоже, у нас проблемы с доверием, но в данном случае твоя проблема гораздо обширнее, чем моя, и я уже начинаю терять терпение. — Он подошел к креслу и плюхнулся в него. — Насчет вставалки. Она мне не потребуется, потому что я к тебе не притронусь. Трогать себя ты будешь сама, поэтому раздевайся и приступай.
Вот теперь, несмотря на то, что моя жизнь никогда не была пуританской, я краснею, кажется, до корней волос.
— Ты хочешь, чтобы я…
— Ага. Сама доставила себе удовольствие. С чувством, Ларо, — он вытаскивает ягоду, похожую на земную черешню, и отправляет ее в рот. Точнее, зажимает между губами, пальцами тянет за черенок. — С наслаждением. Зажимашки не считаются. Не считается, если ты не кончишь.
— И что потом? — справившись с первыми чувствами, интересуюсь я.
— Потом я уничтожу записи. При тебе, — хмыкает он. — Обещать, что новых не появится, не могу, так что…
— Какая же ты тварь! — выплевываю я.
Люциан недобро прищуривается.
— Хватит болтать. А то я могу и передумать, или цена станет выше.
«Выше — это как?» — хочется спросить мне, но я молчу. От того, кто способен на такое, можно ожидать всего чего угодно. Моя фантазия с его на этом поприще явно не сравнится, поэтому экспериментировать нет ни малейшего желания. Подхожу к кровати. Сажусь.
Я что, действительно собираюсь это сделать?
Дергаю пиджак так, что от него чуть не отлетают пуговицы.
— Я же сказал, с чувством, Ларо, — ухмыляется он. — Это не совсем похоже на чувства.
Сказала бы я, что сейчас к тебе чувствую… да чтоб ты ежерога, взрослую особь, три дня рожал без обезболивающих заклинаний!
Я никогда не была вот прям скромницей-скромницей, но сейчас все внутри и снаружи продолжает полыхать. От корней волос до кончиков пальцев, я как будто превращаюсь в большой, в человеческий рост факел. Особенно когда наталкиваюсь взглядом на его взгляд, а он цепляет губами очередную ягоду. У меня в голове шумит, а перед глазами темнеет.
Точно.
Надо закрыть глаза, закрыть глаза и представить, что его здесь нет. Тогда будет проще…
— Глаза не закрывать, Ларо. Смотри на меня.
Он почти рычит, и меня прошивает током от этих ноток в его голосе. Шума в ушах становится больше, а голова кружится все сильнее. По ощущениям я или хлопнусь в обморок, или отключусь, как случилось, когда голос в голове во время поцелуев с Валентайном заорал: «Нет». Но сейчас этот голос молчит, тело становится горячим и тяжелым, а пальцы — непослушными. Они цепляются за пуговицы на рубашке, срываются, снова цепляются.
Грудь тоже тяжелая, а от прикосновения запястья к соску даже через белье я вздрагиваю. В меня словно снова ударяет разряд: от ощущений? Или от взгляда Люциана? Который становится раскаленным, звериным, в вязком клубящемся золоте магии королей плавятся две вертикальные щели зрачков.
— Можешь не раздеваться до конца. Освободи грудь. И поиграй с ней.
Кажется, я перестаю быть собой, а еще кажется, что схожу с ума. Потому что одна часть меня в шоке, а другая… другая наслаждается тем, что происходит. Медленно тянет кромку лифа вниз, накрывает ладонями грудь. Сжимает чувствительные острые вершинки между пальцами, и при этом еще и облизывает губы.
Тело становится не просто чувствительным, оно все как оголенный нерв, и уже кажется, что это не я ласкаю себя, а он. Взглядом. Совершенно жутким, затягивающим, как золотой водоворот, взрезающим яркость чувственных ощущений, делая их еще острее. Дыхание срывается, а следом за ним — стон. Я сама не понимаю, как это происходит, почему он такой низкий, такой глубокий… и почему так хочется выгнуться. Выгнуться всем телом, добавляя порочной откровенности.
— Ниже, — командует он, и ладонь сама собой стекает по животу, по юбке вниз, между разведенных бедер. От прикосновения к самой чувствительной точке тело превращается в сгусток желания, и в том, чтобы двигать пальцами там, внизу, больше нет никакого стыда. Не остается сомнений в правильности происходящего, только это горячее чувство, рождающееся внутри.
Только взгляд глаза в глаза.
Миг — и Люциан оказывается рядом, от такой дикой близости меня выносит волной драконьего жара, меня опрокидывают на кровать, и поверх моих пальцев ложатся его. Нажим становится сильнее, резче и жестче, перед глазами плавает золотой взгляд, и, почему-то — в точности такой же, только прошлогодний, и поцелуй в беседке, и рассыпающееся над нами звездное небо.
Его пальцы резко врываются в меня, и звездное небо действительно рассыпается, только уже здесь. В этой комнате. На его кровати.
Я выгибаюсь, хватая губами воздух, а звезды все падают, падают, падают и отражаются в его глазах до тех пор, пока внутри накатывают волны острого, упоительного наслаждения.
После чего меня резко выбрасывает в реальность.
В осознание того, что только что произошло.
Глава 10
Сказать, что я была в шоке — значит, ничего не сказать. Внутри еще прокатывались отголоски сладкой дрожи, а снаружи я пялилась на Люциана, не представляя, как вообще позволила ему это сделать. Не представляя, как вообще могла получать от этого удовольствие, и еще больше — что мне со всем этим делать дальше.
«Как минимум, белье поправить, Лена», — прозвучала в голове ехидная мысль. А внешне прозвучала совсем другая:
— Мне кажется, или мы не договаривались, что ты будешь меня касаться?
Он отдернул руку. Так, будто обжегся или что похуже.
— Мне кажется, мы договорились, что условия здесь ставлю я.
— Договорились. Еще мы договорились, что ты удалишь
