хотя краснеть тут полагалось совсем не мне. Ой не мне.
— А вставалка поднимется? — уточнила я, окончательно зверея. — На меня? В смысле, на девицу с темной магией, которую ты был готов убить?
— Убить? — Люциан выгибает бровь и становится до боли похож на того парня, в которого я почти влюбилась. Хорошо, что почти.
— Твои слова. Не мои. Сам сказал в кабинете.
— До меня это сказал… твой темный, — он выплевывает эти слова мне в лицо, а я снова краснею, как дура. Судя по всему, от злости, потому что сейчас, мне кажется, никакие браслеты уже не спасут.
— Дай пройти, Драгон! — Голос снова переходит в шипение, потому что я его душу, иначе начну орать. А вот орать, особенно в присутствии него, особенно показывая ему свои чувства — совершенно не то, что мне хочется.
— Да на здоровье, Ларо, — он ухмыляется. — Проходи, увидимся в участке.
На миг мне хочется ему сказать: валяй. Давай, сливай все что у тебя есть всем, до кого можешь добраться. Но у меня есть Макс, и если еще и его имя прицепят к темной магии… Он вообще поступить-то сможет? Сомневаюсь. Судить его не будут, конечно, не за что. Но если меня всеми силами выдавливают, то его просто не впустят.
Поэтому приходится сделать пару глубоких вдохов и выдохов, и только после этого сказать:
— Покажи запись.
На мое несчастье запись действительно есть. Точнее, несколько. Я просматриваю наши с Максом хроники одну за другой и чувствую себя как в паршивом кино.
— Ты за мной следил?! — осознание вырывается словами, чуть ли не одновременно с мыслью.
— Поразительная догадливость.
— Зачем?!
— Затем, что кто-то должен тебя вывести на чистую воду, Ларо.
— И ты решил, что это сделаешь ты?
— Почему нет, — он пожимает плечами и смотрит на меня сверху вниз. Мне же приходится приложить все усилия, чтобы успокоить мечущиеся в панике мысли, их в принципе очень сложно успокоить, но я стараюсь.
Думай, Лена, думай.
Думай, как выкрутиться, если уж не сумела сохранить свою тайну.
Но… как это вообще могло произойти?! Я ведь была осторожна. По-настоящему осторожна.
— Твой братец постоянно выходил из мужского туалета, а как-то был замечен рядом с полигоном.
Он что, мысли мои читает?
— Вот я и решил разобраться, что к чему.
— Разобрался? — Меня уже потряхивает, поэтому приходится обхватить себя руками, скрестив их на груди.
Взгляд Люциана снова цепляется за кольцо и становится таким злым, что меня начинает тошнить. Буквально. Может, у меня интоксикация темной магией? А ведь как просто было бы снять браслеты, и тогда… тогда мы бы посмотрели, кто из нас кого трахнет! Если бы в этом мире был хоть намек на справедливость, я бы так и сделала. Определенно, так бы и сделала. А в противном случае я прямо вижу, как Эстре пьет свой ранх, и тут к ней приводят меня и говорят, что я напала на принца (плевать, что ненаследного) темной магией. Она сначала давится, а потом радостно вызывает Лэйтора, и в Даррании случается звездец.
Когда обо всем узнает Валентайн.
— Ты хоть понимаешь, что делаешь? — тихо спрашиваю я. Тихо, чтобы успокоиться, потому что мне нужно успокоиться! — К чему это может привести?
— Я все понимаю, Ларо. А вот ты, видимо, не понимаешь. Видимо, твой темный не объяснил тебе, — его голос дрожит от злости, — чем заканчивается применение темной магии в быту. И чем оно заканчивается для плохих девочек. Не объяснил он — объясню я. Раздевайся!
— Что?!
— Раздевайся, — говорит он. — Или проваливай и продолжим в другом месте.
Это уже просто какая-то комедия абсурда. Потому что с точностью то же самое говорил мне Валентайн.
— Не боишься? — рычу я. — Последствий?
— Последствий? Да если бы ты могла, а главное — если бы хотела, темный уже был бы здесь. Но ты не можешь. Или не хочешь. И мне плевать на причины. — Люциан шагает вперед, и между нами больше нет расстояния. — Так что приступай. Или проваливай. Выбор за тобой.
Я глубоко вздыхаю. Мне требуется больше воздуха, чтобы это произнести:
— Нет.
— Нет, так нет, — ему плевать. Ему совершенно плевать, ему важно меня размазать, морально, физически, на уровне законов этой страны и мира — неважно. Вот только я буду не я, если ему это позволю. Поэтому еще раз глубоко вздыхаю и, до того, как он откроет портал, говорю:
— Не так. И не здесь.
— Условия здесь буду ставить я, Ларо, — сообщает он, оглядывая меня с головы до ног. После чего кивает: — А впрочем, ты права. Пойдем.
Знакомый золотой портал открывается раньше, чем я успеваю ответить, а после Люциан издевательски-галантно отступает в сторону:
— Прошу.
Как он не захлебнулся собственным ядом, остается только догадываться, но я молчу. Смотрю на знакомую комнату — его комнату, в которой в последнее наше нормальное утро мы проснулись вместе. Я в его рубашке. Меня даже корежит от этого воспоминания, хотя казалось бы, корежиться уже нечему. Все, хватит. Чтобы это перебить, надо просто шагнуть туда и выполнить его условия, и тогда вспоминать — из хорошего — мне будет окончательно нечего.
Сжав зубы, я все-таки шагаю в портал и останавливаюсь в центре комнаты, Люциан проходит следом. На столике, который сейчас стоит у окна, у него весенне-летний натюрморт: в огромной хрустальной вазе с головой дракона, хвостом и крыльями фрукты, ягоды, на столе графин с водой. Легкие занавеси подбрасывает и подтягивает обратно к массивным окнам ветерок. Здесь, в отличие от разогретого последним весенним месяцем сада, не то что не жарко, даже прохладно.
За моей спиной с шипением закрывается портал, и я оборачиваюсь. А зря. Люциан уже стоит у шкафа, стянул свою парадно-военную форму. То есть брюки там остаются те же, а вот верх… не знаю, какой там будет верх, потому что сейчас он обнажен по пояс. Со спины, правда, но мне хватает. Чем они там занимаются на военном факультете? Он явно стал шире в плечах, и мышцы обозначились четче.
Он стягивает с вешалки рубашку, поворачивается, и я едва успеваю вернуться к созерцанию натюрморта, чтобы не выдать, что пялилась на него.
Господи, Лена. Что у тебя в мозгах? Если в
