Власть, которой он обладает, просто сидя в кресле напротив меня, невероятна.
Тяга к нему была, когда мы впервые встретились, но была омрачена его ужасным отношением.
Я так долго держала это в голове, что я ему не нравлюсь, и мы по-настоящему не разговаривали с тех пор, как он признался в больнице.
Я киваю, встревоженная и сомневающаяся в себе.
Возможно, нервничать — не совсем подходящее слово, когда я смотрю на его острый подбородок и решительные черты лица.
— Ты хочешь правду? — спрашивает он. — Ты хочешь знать, что я чувствую прямо сейчас?
Волнение клокочет у меня в груди. — Да, — говорю я искренне.
— Я чувствую, что в одной секунде от того, чтобы потерять любой шанс с тобой, — признается он, и мой рот слегка приоткрывается. — И что я не могу оправиться от того, как обошелся с тобой в кафе. Что я не сделал ничего, кроме того, что напугал тебя и причинил боль.
Я ошеломлена. Тень пробегает по его красивым чертам, когда он продолжает, нахмурив брови. — Мне кажется, что с тех пор, как мы встретились, я был плохим парнем в твоей истории, и то, что я только что сделал, только укрепило твое представление обо мне.
Он прочищает горло и барабанит пальцами по бедрам. — Нервничаю — неподходящее слово. Меня, блядь, пытали.
Ох.
Значит, мы определенно не на одной волне.
Мой разум все еще вял из-за эмоционального удара сегодняшнего дня, но я собираю свои силы и решаю быть уязвимой с Винсентом.
— Ты тот самый плохой парень, который присматривал за моим домом, пока меня не было? — Я спрашиваю его, кривя губы. — Тот самый плохой парень, который не только навещал мою подругу, но и единственного человека в мире, которого я считаю своим родителем? Я не думаю, что плохие парни так поступают.
Он пожимает плечами. — Это был абсолютный минимум, — возражает он, не в силах принять комплимент.
Невозможный, упрямый человек.
Я продолжаю. — А как насчет того, чтобы навестить меня в больнице? Укрыть меня одеялами и осыпать подарками? Это тоже абсолютный минимум? — Я скрещиваю руки на груди и приподнимаю бровь.
Он усмехается, и я ухмыляюсь. — Именно, — говорю я. — Наше первое взаимодействие было… не очень хорошим, — говорю я. — Я отдаю тебе должное.
Но он хмурится и качает головой. — Я был холоден с тобой. Я был мудаком, — бормочет он.
— Да, ты был таким, — соглашаюсь я. — И, может быть, иногда ты все еще будешь холодным и мудаком. Только не для меня. Хотя, может быть, для Ривера.
Он фыркает. — Да, но Ривер этого заслуживает. — Легкая улыбка тронула уголок его губ, и я улыбаюсь в ответ.
— Но, Винсент, — я даже не осознаю, что подвинулась к краю дивана, поближе к креслу, — мы едва ли поговорили пару раз наедине. Вот почему я хотела поговорить с тобой наедине.
Его запах придает мне смелости. Темный шоколад и коньяк кружатся вокруг меня, и мое влагалище трепещет.
Еще одно напоминание о том, что у меня скоро начнется течка, и что аромат Винсента только ускоряет ее приближение.
Но я отталкиваю свою нуждающуюся Омегу в сторону, зная, что мне нужно сказать ему, что у меня на уме.
— Я думаю… — Я начинаю ерзать на диване, не в силах поддерживать зрительный контакт с ним. — … Я думаю, мы оба несем на себе много вины, — тихо заканчиваю я, внезапно проявляя гораздо больший интерес к своим рукам, чем к его лицу. — Я кое-что узнала о тебе от Ривера и Лэндона, но я также вижу это в твоих глазах.
В комнате воцаряется тишина, и я продолжаю сосредотачиваться на своих руках, которые начинают дрожать.
Это могло быть неправильным высказыванием. Это могло заставить его закрыться или просто полностью отвернуться.
Проходит еще один такт. Затем…
— Ты права.
Я поднимаю глаза.
Его глаза светятся уязвимостью, когда он кивает. — Это то, что есть у нас обоих, — говорит он. — Хотел бы я забрать твое. Потому что, если это хоть немного похоже на мое, это съедает меня изнутри. — Его слова отрывисты и резки.
Я выдыхаю. — Я чувствую, что это никогда не прекратится, — говорю я дрожащим голосом. — Нет, пока… — У меня перехватывает горло.
— Нет, пока ты не найдешь Эйприл, — заканчивает он за меня низким голосом.
Слезы наворачиваются на мои глаза при упоминании ее имени. — Да, — шепчу я. Я сжимаю руки в кулаки, желая, чтобы они перестали трястись.
Он замечает. — Твое чувство вины не заставило тебя отказаться от своей жизни, — говорит он. — Ты не пряталась ото всех и не бросала работу. Ты продолжала жить, несмотря на это. Это редкое и достойное восхищения качество.
По моей щеке скатывается слеза, и я вижу, как он останавливает себя, чтобы не встать со стула.
Я чувствую, как отчаянно он хочет придвинуться ко мне поближе. Как сильно он сдерживается ради меня, хотя его запах такой густой, что это все, что я могу ощутить.
— Спасибо тебе, — шепчу я, вытирая слезу.
Он качает головой. — Это правда, — торжественно говорит он. — Я вижу силу, которой хотел бы обладать, мужество, которого у меня нет, и все это в потрясающей женщине, сидящей напротив меня.
Его слова — бальзам для моей души, и мои щеки краснеют от похвалы.
— Как ты думаешь, однажды ты сможешь простить себя? — Я задыхаюсь. Я не осмеливаюсь спрашивать о деталях того, что его поглощает, но я надеюсь, что если он сможет простить себя, возможно, у меня тоже появится надежда.
Он понимает, о чем я спрашиваю. — Может быть, — тихо говорит он. — Я начинаю думать, что это возможно.
Я рыдаю. Так много эмоций выплескивается из меня, а он просто смотрит, как я плачу, уткнувшись в свои руки. Я плачу до тех пор, пока слезы не иссякают и мои рыдания не переходят в всхлипывание.
Присутствие Винсента рядом, пока я плачу, оказывается более интимным, чем я ожидала.
Он видит меня в самом слабом состоянии, но все равно остается и слушает.
Он заземлен. В безопасности.
Совсем как Ривер и Лэндон, но это… другое.
Винсент могущественнее остальных. Как будто он недостающая часть для всех нас троих.
И тут меня осенило.
Он лидер.
Он глава моей стаи.
Это встает на место в моем сердце, и моя внутренняя Омега торжествующе кричит.
Вот почему я почувствовала влечение к нему, и почему его запах зовет меня.
Он уравновешивает нас. Лэндон — доброта, Ривер — хаос, а Винсент — сила.
Я, должно быть, смотрю на него как на сумасшедшего, потому что его страдальческое выражение лица сменяется растерянным. — Ты в порядке? — он спрашивает.
Я киваю, ободренная осознанием. — Как скоро я смогу дать показания? — Спрашиваю я, и его беспокойство сменяется проблеском гордости.
— Завтра, если хочешь, — говорит он. — Я могу договориться с Беном.
Я киваю. Я могу это сделать.
Я сделаю это для Эйприл, для Тэмми.
Для себя.
И для каждой другой Омеги, которую я смогу сохранить.
— Я хочу, чтобы вы трое были там, — говорю я. — И я это сделаю.
Он выглядит удивленным, что я спрашиваю его, но кивает. — Все готово, — обещает он. Он встает и достает телефон из кармана. — Я напишу Лэндону, чтобы он вернулся, — бормочет он. — Я смогу уйти, когда он приедет.
Я хмурюсь. — Ты хочешь уйти?
Он хмурит брови. — Нет, — говорит он наконец. — Но я не думал, что ты захочешь, чтобы я был здесь.
Словно в знак протеста, моя матка сжимается, и из меня вытекает скользкая струйка.
Не раздумывая, я вскакиваю с дивана и хватаю его за ворот толстовки. Я встаю на цыпочки и наклоняюсь, чтобы прижаться губами к его губам.
Он этого не ожидал. Он замирает, когда я нежно целую его, показывая свою признательность за все, что он для меня сделал. Его губы мягкие на моих, и он нежно обхватывает мое лицо руками.
Мой Альфа.
Когда я отстраняюсь от него, его зрачки расширяются, а запах пряный и насыщенный.
Он смотрит на меня с благоговением, его руки все еще ласкают мое лицо.
— Останься, — выдыхаю я. — Я бы хотела, чтобы ты остался.
