коченеющими лапами в холодный камень.
Птицу, которая прилетела сюда умирать…
Глядя на горбоносый птичий профиль знакомого морщинистого лица, Марго, вдруг — неожиданно для самой себя, подумала, с жалостью и нежностью, перехватившей горло: «Я люблю ее…»
«Я люблю ее,» — думала Марго, наблюдая, как улыбаются Аннины глаза, и как улыбка скользит на пухлые Аннины губы — просто так, ниотчего, пока Анна сосредоточенно и аккуратно вытирает пыль с затейливых завитушек на дверцах деревянного шкафа. Марго хотела сказать ей об этом уже давно — но все робела. «Сегодня, обязательно сегодня скажу…» — подумала она, и улыбнулась — в ответ на Аннину улыбку.
Весеннее солнце заливало сиянием весь дом и отражалось в ясных, цвета весеннего неба, Анниных глазах. И Анна, как никогда, была сегодня так похожа на маму, которую Марго никогда не видела наяву — но так часто — в своих снах…
Работа была уже почти закончена — оставалось только убрать две комнаты и вымыть лестницу, да натереть воском перила, — а впереди был еще почти весь день. Ослепительно-солнечный весенний день — и небо цвета смеющихся Анниных глаз. Поэтому тряпки-швабры на время были отложены в сторонку, чтобы не мешать самому важному на этот день делу — разучиванию новой песенки-считалочки.
Песенка была забавной и довольно замысловатой для запоминания — по ходу исполнения полагалось пересчитать двенадцать котов с перечислением их несомненных и отличительных достоинств, и при этом не перепутать последовательность хлопков в ладоши. Анна терпеливо повторяла куплеты, время от времени не выдерживая и хихикая в кулак над очередным остроумным поворотом вроде бы как совсем детской песенки, чем снова сбивала с толку серьезно настроенную Марго. Ладонь опять промазывала мимо ладони, не понявшая смысла шутки Марго хихикала за компанию, и, отсмеявшись, приходилось начинать все с начала.
Продолжалось это все довольно долго, и Анна уже хотела было предложить оставить в покое котов и спеть что-нибудь попроще. Например, песню про раненого хлопца в ковылях, которая неизменно трогала Марго до слез. Да, в общем-то, песни песнями, а пора бы уж и браться за позабытую тряпку, а то, чего доброго, заглянет длинноносая нянька полюбопытствовать, чего это тут разорались…небось не песни петь нанимали…
Анна уже открыла было рот объяснить это все девочке, когда Марго, завершая куплет, снова звонко и весело хлопнула ладошкой о раскрытую ладонь Анны, и вдруг покачнулась, как будто потеряв равновесие от этого простого движения. Анна увидела, как страшно бледнеет как-то нехорошо запрокинувшееся девочкино лицо, и какими огромными и черными вдруг становятся перепуганные глаза на этом лице.
— Девонька, девонька… — залепетала Анна, пытаясь удержать выскальзывающее из ее рук маленькое безвольное тельце, не замечая, как сильно, мертвой хваткой, вцепились в ее запястье дрожащие девочкины пальцы.
Недопетая песня и оборванный смех повисли — ожиданием громового удара — в тишине дома, которая неожиданно оказалась душной и тяжелой. Как воздух перед грозой.
А Марго держалась — держалась из последних сил, цепляясь за руку Анны — держалась на самом краю неожиданно открывшейся под ногами липкой и холодной черноты, у которой не было дна. Ее ноги скользили, и в какой-то миг ей показалось, что она не удержалась-таки. Чернота внизу плеснула довольным хохотом, и теперь Марго падает, падает, падает… очень долго падает, ломая пальцы в бессмысленных и судорожных попытках ухватиться за осклизлые мокрые стены, падающие вместе с ней к хохочущей ледяной черноте…
А потом чернота плеснула холодом, обожгла горло и перебила дыхание и крик. И уже больше не за что было ухватиться, черный холод скользил между пальцев, заливался в рот и в глаза, и можно было только кричать…кричать…
— Не ори, — безжизненным голосом медленно сказала Марго. Анна, вздрогнув, испуганно уставилась на неподвижное, как будто закостеневшее белое девочкино лицо.
— Захлебнешься, — голос девочки был скрипучим и низким. Совершенно Анне незнакомым — словом, совсем не похожим на обыкновенный голос Марго. И покачиваться Марго перестала, и теперь стояла прямо и неподвижно, как вырезанная из камня статуя. Вроде той, белой и безглазой, что украшала парадную лестницу дома, и которой Анна, признаваясь честно, почему-то немного побаивалась.
И только тут, с ужасом осознав совершенно непонятное и невозможное для шестилетней девочки сходство с мраморной статуей, Анна заметила что пальцы Марго очень сильно и больно стискивают ее, Аннино, запястье, — и попыталась эти скрюченные пальцы осторожно от себя отодрать. Совершенно безуспешно.
— Маленькая девочка, — пробормотала Марго, удерживаясь-таки — над гулко хохочущей чернотой — удерживаясь, вцепившись в Аннину руку.
И осознав реальность, надежность и тепло этой держащей ее руки, разглядела — краешком глаза, что она сама — маленькая перепуганная Марго на самом деле стоит в центре гостиной, залитой весенним солнцем, и в то же время, каким-то невероятным, непостижимым образом заглядывает в глубину плещущей холодом черноты. И видит там — на самом дне, свое собственное перепуганное отражение … маленькую девочку, бледное запрокинутое лицо которой, искаженное беззвучным криком, уже заливает чернота …
— Маленькая девочка, — повторила Марго, и почувствовала, как под ее пальцами задрожала Аннина рука. — Маленькая девочка с синей лентой на голове…Баженка…Ее зовут Баженка? — Марго прищурила неподвижные глаза, вглядываясь в видимую только ей черную пропасть, в которой тонула маленькая незнакомая ей девочка. И почувствовала, как уже неудержимо затряслась рука Анны в ее маленькой ладони.
И вдруг увидела то, что раньше никак не могла разглядеть в зыбкой темноте с плещущейся чернотой на дне. Толстые замшелые бревна. Осклизлые стенки глубокого колодца.
— Она упала в колодец, Анна. — так же безжизненно, и почти не осознавая своих слов, прошептала Марго. — Скорее, Анна. Беги. Беги, Анна. Ты успеешь.
Марго видела растерянные глаза Анны — издалека, на другой стороне черного тумана колодца, и видела, как еле различимо шевелятся Аннины губы, наверное, говоря что-то, сейчас неслышное для Марго.
— Беги, Анна! — крикнула ей Марго, сердясь на ее неторопливость.
И ей показалось, что на секунду — или на какой-то обрывок секунды в промежутке между двумя движениями век, — Анна вдруг увидела то же, на что смотрела Марго — как будто в светлые Аннины глаза плеснуло ледяной влажной чернотой из глубины колодца.
Колодца, на дне которого захлебывалась маленькая девочка. Баженка, Аннина дочка.
И Анна побежала — так быстро, как до этого не бегала никогда, звонкие удары ее пяток об пол налетали один на другой — как будто не толстушка Анна, а тонкая легконогая девочка — вся огонь и ветер, неслась как стрела, выпущенная из тугого лука. А Марго так и
