– Подумаю, – сказала наконец я. – Пока пусть остаётся. Но чтобы без моего ведома ни одна муха по этой тропе не пролетела.
– Не пролетит, хозяйка, не сумлевайся, – проскрипел леший.
– Ты что скажешь, вредитель?
– Я не вредитель, – заныл было водяной, но, наткнувшись на мой не предвещавший ничего хорошего взгляд, сбился. – Сделаю.
– Отлично. Начать можешь с того, что уберёшь яму от моего крыльца. А уж если вон там по краешку ручей пустишь, то будем считать, что ты твёрдо встал на путь исправления.
– И русалкой наградишь?! – подскочил тот.
– Наградить не награжу, – покачала головой я. – Ещё только не хватало топить кого-то тебе в угоду. Но как ими обзавестись, со временем подскажу.
Водяной радостно булькнул, и болото у порога испарилось.
– До встречи, лесной хозяин, – я поднялась и, не удержавшись, добавила. – Ты заходи, если что.
Пенёк ожидаемо юмора не уловил и солидно проскрипел:
– Свидимся, хозяйка.
Я посмотрела, как он исчезает в тёмном провале, быстро затянувшемся обратно, и пошла к избе. «Будем надеяться, что домовой пережил купание... Вроде в прошлый раз он его и не заметил вовсе».
ГЛАВА 21
Домовик плаванье под печку не заметил. Как, впрочем, и фолиант-травник, который я открывала с некоторой опаской. Но книга действительно оказалась зачарованной. Несмотря на то, что вытащила я её из мокрого комка своей одежды, на обложке не осталось ни капли влаги. Как и внутри.
В очередной раз запамятовав, в каком из мокрых лаптей обретается домовой, я выставила на лавку оба:
– Прибыли, братец. Принимай хозяйство.
– Да... – протянул дедок, как обычно материализовавшись у меня за спиной, – хоромы-то...
– Тесные? – хмыкнула я.
– Нет. Отчего же тесные? Просторно. Мокрые хоромы. Али у водяного в царстве обосноваться решила, матушка?
– Нет. Скорей уж он у меня.
Домовик сморгнул, уставившись на меня с каким-то странным выражением на морщинистой мордочке:
– То, конечно, дело не моё. И вообще не дело. Водяной, конечно, нечисть разумная. Но не дело это, матушка, честной ведьме с нечистью путаться.
– С нечистью?! – вспыхнула я. – Ты, батюшка домовой, в тапке пересидел? С непривычки голову напекло? Так недолго и обратно в тапок отправиться! С какой ещё нечистью я путаюсь?!
– А с чего это он у тебя обосновался? – ничуть не испугался моих угроз домовик. – Он хоть и разумная, а всё нечисть. И без хозяйского приглашения ему в чужой дом ходу нет.
– Да кто бы его приглашал, – проворчала я. – В окно сунулся да воды налил, паразит.
– Так шашни ты с ним не водишь? – всё же уточнил старичок. – Они порой таким добрым молодцем обернуться могут, что только держись. Особенно молодые.
– Хватит с меня добрых молодцев, – буркнула я. – Они мне ещё на Буяне надоели. Все тридцать три штуки. Кто с ними сравнится?
– Тоже верно, – угомонился наконец домовой. – Я ведь отчего спрашивал. Никак нельзя ведьме, хоть самой завалящей да слабой, с нечистью любови крутить. Они как пиявки. Про любую лябовь расскажут, хоть братскую, хоть мужнину, лишь бы силой натянуться...
– И ты? – хмыкнула я, откладывая в памяти очередной факт о местных порядках.
– И я, – признал домовик, как ни в чём не бывало.
– Как? – опешила я.
– А вот так. Не с тобой, с тобой у нас другая каша. Домовой с хозяйской кровью жизнью повязан – станет её слабить, и сам ослабнет. А вот была бы у тебя служанка али воспитанница кака...
Старичок мечтательно закатил глаза.
– Но, но, но, ты полегче, хозяин, – нахмурилась я. – В моём доме никто никому голову морочить не будет.
– Да я-то что, – спохватился тот. – Я так, в порядке примера и назидания. Дескать, опасно это. И это вот тоже. Ишь как плесень по балке пошла. Не приберёшь, так и прогниёт до самой серединки. Духнет, и нет ведьмы. Эдакой дровенякой да по буйной головушке, никакая сила не поможет, ибо вышибет её из головы.
– Вместе с мозгами, – проворчала я, оценив манёвр домовика. – Сильно прогнило-то?
– Сильно, – закивал тот. – Ой, сильно, матушка. Лет через пятьдесят как есть рухнет.
– Я столько не проживу, – с облегчением фыркнула я.
– Проживёшь, матушка, – на полном серьёзе возразил домовик. – Особливо если с нечистью путаться не станешь.
– Да не путаюсь я ни с какой нечистью!
– И я про то, – закивал старичок, хитро сверкая глазами. – Ты, матушка, выдь на двор, цветочки собери, что ли. Али дров у лешего спроси. А я пока тут приберусь.
Я только головой покачала и пошла на двор. Мало ли какие порядки у домовых. Хотя посмотреть на его работу было бы интересно. В избушке на курьих ножках всегда царил образцовый порядок. Но вот летающих веников, самомоющихся тарелок и ползающих по полу тряпок я не встречала ни разу.
«Ладно. Будет ещё время насмотреться, – подумала я, выйдя на покосившееся крыльцо. – Застряла ты, матушка, тут походу надолго».
Двор основательно преобразился. Начинающаяся у самого крыльца дорожка, посыпанная свежим речным песком, почти сразу распадалась на две. Одна скрывалась в чаще леса, за покосившимся плетнем. Там, разумеется, никакого песка не было и в помине, зато на каждом шагу торчали корни и камни. Другая заворачивала за угол избы. Недолго думая, я пошла по ней.
Водяной указание выполнил со всем старанием. У плетня из кучи камней бил родник. Вода, образовав водопад в миниатюре, стекала в небольшой природный бассейн метра полтора в диаметре, а уже оттуда катилась по мелким камешкам куда-то в лес.
«Природный, как бы не так, – я мысленно посмеялась над своим определением. – Впрочем, нечисть – она же тоже часть природы. Вроде как. Надо будет у домового уточнить».
Я присела на корягу и опустила руку в воду. В горле тут же запершило, и я вспомнила, что не пила почти сутки, если не считать ту воду, которой наглоталась по милости водяного в избушке. Но там ещё неизвестно, попила или поела грязи пополам с прошлогодними листьями и паутиной.
«То-то есть до сих пор не хочется», – передёрнулась я, вспомнив нехорошим словом вредителя-водяного. На языке почувствовался какой-то гадкий грибной привкус. Я понимала, что сработало самовнушение, и на самом деле никакой дряни у меня во рту нет. Но всё равно поспешно набрала в горсть холодной воды и напилась.
Жажда прошла, но зато проснулся голод. «Леший зайцем, может, и поделится, – с сомнением протянула я, глядя на свое искажённое отражение в колышущемся зеркале воды. – Но что я с ним делать буду?»
Когда мы путешествовали с Ильёй, он приносил дичь из леса уже освежеванной и выпотрошенной. Видимо, не хотел смущать мою предполагаемую тонкую душевную организацию. «М-да, – пришлось констатировать мне. – Я понятия не имею, что делать с полным комплектом зайца: шкура, внутренности, там же где-то ещё и желчь должна быть. Пока до мяса доберёшься – семь потов сойдёт. И вообще зверушку жалко... Решено. Остановимся на вегетарианском меню ввиду отсутствия иных вариантов».
Я огляделась, но о наличии огорода напоминали только бугры, заросшие мхом, которые принять за грядки можно было только при наличии совсем уж буйного воображения. Скорее они смахивали на могилки предыдущих самонадеянных идиотов, вздумавших пожить на болоте в гордом одиночестве.
«Хех... Меню выбрали, а официантов что-то не видать, – пробормотала я себе под нос. – Похоже, придётся к людям идти раньше, чем хотелось бы. Только на что еду менять? Денег-то у меня нет».
Поворчав для порядка ещё минут пять, я встала и направилась к избе. Стоило посоветоваться с домовым: как-то же Яга тут жила и юбки по деревням на хлеб не меняла. Может, дедок слышал что-нибудь?
– Колдовала, матушка? – проскрипел леший, буквально выросший у меня на дороге.
Я с трудом подавила гневный вопль: едва не напоролась глазом на особо выдающийся сучок.
– Нет, не колдовала, – буркнула я, справившись с приступом злости. Ругаться сейчас с лешим было бы чревато. – Думала, где буду еду доставать. Я же, как видишь, без багажа.
