– Нет, сэр. Завтра вечером.
Я кивнул.
– А-а.
Не имею понятия, сколько времени мы стояли, поедая друг друга глазами. Должно быть, прошло несколько секунд, а мне они казались часами. К тому моменту, как он заговорил, у меня сильно заурчало в животе, и я даже не расслышал слов клерка. Поморщившись, я пробормотал:
– Прошу прощения?
– Я сказал, что посыльный проводит вас до ее номера.
Ее номера. Я задрожал.
– Вы не больны, сэр? – спросил клерк.
– Небольшая слабость после путешествия на поезде, – объяснил я.
– Понятно. – Он кратко кивнул, потом неожиданно поднял правую руку и щелкнул пальцами, отчего я вздрогнул. – Джордж, – позвал он.
Его голос прозвучал резко, как щелчок.
В поле моего зрения возник низкий, коренастый мужчина. Пока он говорил, я отметил, что его темная униформа застегнута на все пуговицы, до самой шеи.
– Слушаю, мистер Роллинз, – сказал он.
– Проводите этого джентльмена до комнаты мисс Маккенна, – сказал клерк тоном, не допускающим возражений, – и останьтесь с ним, пока не убедитесь, что все в порядке.
Может быть, мне это просто почудилось. И все же он мог сообщить мне номер комнаты, а не давать провожатого.
– Да, мистер Роллинз, – ответил коридорный.
Странно: коридорными обычно служат юноши, а этому было за пятьдесят. Взглянув на меня, он показал рукой:
– Сюда, сэр.
Я пошел вслед за ним по боковому коридору, стараясь не подпасть под влияние новых визуальных расхождений, но будучи не в состоянии их избежать. Там, где был табачный киоск, я увидел гостиную-читальню. На месте мужского туалета разместилась, как мне показалось, курительная комната – судя по сборищу мужчин, куривших сигары и трубки. А там, где была викторианская гостиная, я увидел комнату, назначение которой мне не удалось установить – там сидели за дружеской беседой мужчины и женщины.
Взглянув на двери Бального зала чуть впереди, я почувствовал, как у меня сильнее забилось сердце. Внутри этого помещения, всего в нескольких ярдах от меня, в этот момент устанавливали сцену. Дыхание мое стеснилось, когда я заметил на подставке справа от двери афишу. Как во сне, прочел я надпись на ней: «Знаменитая американская актриса мисс Элиза Маккенна выступает в главной роли в пьесе мистера Дж. М. Барри "Маленький священник" в пятницу, 20 ноября 1896 года, в восемь тридцать вечера».
Я спросил коридорного дрожащим голосом:
– Возможно, она сейчас здесь репетирует?
– Нет, сэр. Сейчас здесь никого нет, разве что рабочие сцены.
Я кивнул. Будь она там, что бы я стал делать? Вошел бы и ее поприветствовал? Какие слова я мог бы ей сказать? «Здравствуйте, мисс Маккенна. Я только что перенесся через семьдесят пять лет, чтобы с вами встретиться?» Боже правый. Только представив себе эту сцену, я внутренне сжался.
Правда заключалась в том, что я не мог даже вообразить, как буду разговаривать с ней наедине. Но все же должна ведь быть первая реплика, начальная фраза. И к этому я не смог подготовиться, настолько поглощенный своим путешествием, что даже не задумался о том, что скажу при встрече.
В тот момент я шел за коридорным по дощатому полу примыкающей террасы. Глядя влево через узкие окна, я видел не плавательный бассейн или теннисные корты, а открытую аллею примерно в десяти футах внизу и еще ниже несколько узких террас, соединенных с аллеей короткими лестницами. И опять меня поразила близость океана. Во время шторма волны наверняка забрызгивают окна этой террасы.
Когда мы проходили через широкие двери, ведущие к лестнице, которая спускалась к аллее, я посмотрел через одну из застекленных створок и увидел троих людей, идущих в ряд широкими шагами к гостинице. На головах у всей троицы были шляпы или шапки; из-за ослепительного сияния заката было невозможно различить лица.
Когда коридорный повернул направо, я прищурился, чтобы лучше видеть, и мы пошли по короткому коридору к открытому патио. При виде его у меня перехватило дыхание.
– Что-то не так, сэр? – спросил коридорный, остановившись и глядя на меня.
Я не сразу нашелся, что сказать.
– Патио так густо разросся, – заметил я.
– Патио, сэр?
Я уставился на него.
– Мы называем это открытым двориком, – сказал он.
Я шел позади него вдоль западной стороны открытого дворика. Несмотря на контраст освещения и ландшафта, больше всего меня поразило ощущение неизменности. Возможно, дело было в нависающей громаде отеля – не знаю. Я пытался проанализировать это ощущение, но тщетно. Сознание того, что каждый шаг приближает меня к Элизе, заслоняло все прочие мысли. Через несколько минут, а может быть секунд, я предстану перед ней.
Что я ей скажу?
Рассудок отказывался отвечать на этот вопрос. Самое большее, что приходило мне в голову: «Можно с вами поговорить, мисс Маккенна?» После чего наступала заминка. Одна только мысль о произнесении этих слов заставляла меня сжиматься. Как могла она благосклонно прореагировать на столь жалкое начало разговора из уст совершенно незнакомого мужчины?
В тот момент воображение добавляло еще больше сумятицы в мой смущенный рассудок. Без сомнения, она должна устать после репетиции – нервничает или даже сердится. Что, если репетиция прошла неудачно? Что, если она повздорила с Робинсоном или со своей матерью? На меня опять напало оцепенение при мысли о множестве вероятных препятствий, каждое из которых сулило мне то, что я смогу промямлить лишь несколько невнятных слов, после чего она извинится, захлопнет у меня перед лицом дверь комнаты и навсегда исчезнет из моей жизни.
Однажды, когда мне было восемь лет, я потерялся в Кони-Айленде. Чувства, испытанные мной при приближении к ее комнате, напоминали те, что я пережил ребенком: слепая тревога, почти неосознанный ужас. Я готов был сбежать. Как мог я осмелиться увидеть ее? Проделать весь этот путь только для того, чтобы промямлить несколько неловких слов и все разрушить – это меня уничтожит. Я в отчаянии пытался ухватиться за воспоминания о том, что она познакомилась с кем-то в гостинице во время своего там пребывания, с кем-то, кто…
Я резко остановился, застыв на месте. Сердце бешено колотилось в груди, словно какой-то маньяк изнутри долбил тараном мою грудь.
А что, если она уже встретила этого человека и сейчас с ним?
Коридорный не заметил моего промедления. Шагая в нескольких метрах впереди от меня, он повернул налево в открытую дверь и пропал из виду. Я оставался прикованным к месту, мучаясь от сильного сердцебиения и представляя себе, как она открывает дверь, а я замечаю в ее комнате молодого человека. Мужчину, о котором я читал, ее «скандал в Коронадо». Мужчину, которым я себя вообразил, настолько введя в заблуждение собственный рассудок, что мне удалось перехитрить само время в попытках добраться до нее.
