— Ваше святейшество, молчите! — опередила Настя готового сказать очередную скабрезность Папу.
Но все же, его рассказ взбодрил ее. После него, она вдруг по-другому взглянула на графа и француженку. То, что он ей нравился, было очевидно. И она была невероятно очаровательна. Трудно не повестись. Граф Виттури умело поддерживал флирт с Лией, но не скатывался к тому, чтобы отреагировать более явно на ее поползновения. Настя вдруг осознала, как он мастерски водил Лию за нос, дразнил, подтрунивал над ней, но делал это без злобы и без дальнейших планов на девушку. Такт, любезность, сдержанность, невероятная способность поддерживать игру, не давая противнику приблизиться, не вынуждая его отступить. Когда ее глаза открылись, она вдруг поняла, что так умело и благородно держаться очень сложно, но графу Виттури это, казалось, давалось легко.
— Идеальный политик, — поддержал ее мысли призрак. — Не говорит да, не говорит нет. Не отталкивает, не дает приблизиться. Поддерживает интерес и не дает разочароваться в себе. Кажется, сегодня ночью бедняжка Лия опять будет одна.
Настя же подумала о том, как ужасно смотрелась со стороны ее недавняя слепая страсть к графу. Она же, наверно, выглядела намного глупее изящной и кокетливой Лии. Стыд залил душу горечью. Как же хорошо, что граф мягко отталкивал ее, а потом и вовсе дал возможность получить силы у Матери. Какой же он… мудрый.
Она смотрела на него, на легкую улыбку, с которой он слушал Лию, и испытывала невероятную благодарность за все, что он делает и делал. Кажется, эти его угрозы про душу взамен на ночь, были всего лишь угрозами, способными отрезвить Настю. Ему не нужна ее душа. И она сама совсем не нужна.
Настя опустила глаза на чашку кофе. Может, это и к лучшему.
Их поход по архивам Парижа, в которых находились остатки того, что вывез Наполеон и не смог выкупить Ватикан, не дал результатов. Их охотно пускали, ведь архивы открыты для публики. А дальше либо граф представлялся и перед ним с поклоном открывались двери, либо действовал Диего, гипнозом заставляя сотрудников идти навстречу странной компании.
Был солнечный полдень, когда они вышли из очередного архива.
— Есть еще пара мелких. Неподалеку, — Серж развернул карту.
— Думаю, мы справимся вдвоем с одним из них, — Итсаску утянула его прочь. Ей жутко надоело ходить толпой по Парижу, хотелось побыть с Сержем наедине, вдвоем копаться в проклятущих архивах, вдвоем гулять по набережной, подставляя лицо ветру, и пить кофе за круглым столиком на террасе.
Настя устало опустилась на скамью. Она на ногах уже шесть часов и хотелось отдохнуть. От графа Виттури это не ускользнуло.
Он предложил остальным проверить второй пункт, отпустил домой уставшего Ильвира, а сам сел на скамейку к Насте. Перед ними была набережная Сены, слева виднелась алтарная часть Собора Парижской Богоматери на острове Сите.
— Впервые в Париже? — спросил он.
Настя кивнула. Очарование города вдруг захватило ее, словно до сих пор она и не видела его вовсе. Остановившись, она смогла почувствовать его ритм и дыхание: взволнованно провожала глазами кораблики на реке, смотрела на туристов, которые позировали на мостах, на то, как солнце горит в стеклах домов, выходящих на реку.
— Твой невидимый друг рядом с нами?
— Нет, — Настя покачала головой, завороженно глядя на реку. — Он все утро где-то пропадает. Может, наконец, оставит меня в покое.
— Сомневаюсь, — улыбнулся граф Виттури. — Я бы на его месте от тебя ни на шаг не уходил. Кто еще будет так терпелив к такому, как он… Кто еще выслушает, покраснеет, пожалеет его…
— Мое терпение далеко не ангельское.
— Твое терпение гораздо крепче.
Некотрое время они сидели молча. Потом граф чуть приобнял одной рукой Настю за плечи и наклонился к ней ближе.
— Здесь, за нашими спинами, Латинский квартал. Лабиринты улочек, таящих в себе массу секретов и тайн, — голос его убаюкивал. И поэтому следующий вопрос сбил с ритма: — Итак, чего желает прелестница? У меня есть полное собрание смертных грехов на выбор: наркотики, выпивка, безудержный секс…
— Боже, — Настя притворно зевнула, — все это примитивно и неинтересно.
— Раз так, — он приблизился и, улыбаясь, как довольный кот, прошептал (она закрыла глаза от удовольствия): — Есть еще ящик свежей клубники и вкусный чай.
— Я вся твоя, демон, — рассмеялась Настя. — Что ж ты с этого не начал? Веди меня к грехопадению или как там его…
— Вообще-то это чайная, — смеясь, возразил он, помог ей встать.
Она взяла его под руку. Он не возражал, лишь посмотрел на нее своими карими глазами так, что у нее от счастья душа запела.
Сначала все было хорошо. Они пили чай с макарунами и клубникой, он рассказывал ей свои парижские истории, которых было немало. Время от времени демон попадал в Париж, и всякий раз город менялся, словно готовился ко встрече, строил декорации, творил атмосферу. И это было волшебно: солнечный свет падал на их столик, освещал золотые искры в его глазах, ласкал его лицо, путался в черных кудрях. Перекаты его голоса ласкали слух, смех заставлял кровь бежать быстрее. Она вся погрузилась в его истории, перед мысленным взором проносились сцены французской революции, слышались выстрелы и крики, улицы заполнялись баррикадами, запах пороха щекотал ноздри…
А потом он словно случайно накрыл ее руку своей, и Насте вдруг вспомнилась Лия, флирт, и она испугалась, что он провернет с ней тот же номер. Ей не хотелось быть такой самоуверенной до слепоты и радовать себя ложными надеждами. И она резко выдернула руку, словно обожглась.
Он замолчал. Она не поднимала глаз.
Потом посмотрела в сторону, на пару за столом. Двое были поглощены друг другом, обнимались так тесно, что даже неприлично, ворковали вполголоса. Разве они думали о вечности? О фальши? Они просто хотели быть друг с другом.
— У него есть девушка в другом городе.
— Ты вечно все портишь, — она, наконец, перевела на него взгляд.
— Ты думаешь, это такая константа: счастье, радость, делить жизнь с другим. Верх романтизма и море заблуждений. Люди ныряют от счастья к горю, от чаяния к отчаянию. Они умирают за любовь, сражаются за нее, но получив, не могут насладиться. Вы ищете вечной любви, а сами не способны нести ее вес.
— Говорить о любви с демоном все равно, что бросать камни в море в надежде, что заполнишь его.
В гневе, она поднялась и выбежала на улицу. Он отсчитал на стол деньги и вышел за ней. Но не пошел вслед, а встал, мрачно провожая девушку взглядом. Потом наклонил голову и произнес:
— Выходи уже. Она ушла.
— Доволен? — Лика вышла из-за угла. Она была зла, если такое вообще можно сказать об Ангеле. — Оставь ее уже в покое. Что ты хочешь от нее? Душу? Падения? Посмеяться? Ставишь новый опыт над человеком?
— Это время, Лика. Я так стар, что время моложе меня. Человеческая жизнь превращается в мгновение. Обесценивается погоня за душами, они никому не нужны. Мы сами цепляемся за секунды, потому что нам надоел их бег. Если бы остановить их жужжание, мелькание, — он прислонился спиной к стене и поднял глаза к небу. — В новой тишине я бы смог услышать что-то более ценное, чем ход времени, как считаешь?
— Демон, ты наказан за гордыню, ты призван сохранять гармонию по другую сторону оси.
Он усмехнулся.
— Тебе не надоело ходить за мной?
— Только так я могу предотвратить то, что ты собираешься сделать.
— Если я соберусь что-то сделать, Лика, то ни ты, ни все небесное воинство не сможете меня остановить. Уж ты должна это знать.
Лика смотрела на него с сожалением. Бедный Демон, он сам запутался в этом деле так, что не знает, за какую нить потянуть. Она оперлась спиной о стену рядом с ним. Не сговариваясь, они стали невидимыми для пешеходов.
— Я верю, ты найдешь выход. Ты ведь всегда его находишь? — синие глаза ангела тревожно вглядывались в профиль графа.
— Лика, я устал. Сколько тысяч лет продолжается эта борьба? Я делаю все, что могу, чтобы они жили, я предал ради них. Может, пора прекратить? Сама же видишь… Они всё такие же. Жадные, завистливые, похотливые, а когда мне удается выловить из их массы светлую, яркую душу, они же сами стремятся ее уничтожить. Сколько можно?
