Перекинулся, прислонился спиной к стропилу, сидя на одной из потолочных балок. Было неудобно, но почему-то хорошо.
Вскоре слух уловил шаги, но опасности в них не ощущалось — слишком невесомыми они были и звонкими, чтобы нести угрозу. Лишь вызывали легкое недовольство: Кергал хотел побыть в одиночестве.
А потом из-за большой трубы — шахты вентиляции — появилась маленькая детская фигурка. С одной стороны, парень окончательно расслабился, потому что никакой опасности ребенок не представлял. Но с другой — расстроился, потому что дети всегда производили много шума. А шум Кергал не любил.
— Привет, — проявила вежливость девочка. — А я тебя помню, ты дурачок! — заявила она. И уставилась с интересом, ожидая ответа.
Кергал только неопределенно повел плечом: его совершенно не беспокоило, что о нем говорят. Значение этого слова знал; знал, что оно негативное, так обычно ругались. Смутно помнил, что так называют беззащитных, глупых и слабых. Себя он таковым не считал и потому не видел смысла обращать на это внимание.
— Ты здесь от кого-то прячешься? — продолжила любопытствовать она. Потом догадалась: — Тебя обижают! Тогда об этом обязательно надо сказать учителям. Если ты стесняешься, давай я скажу!
— Нет! — тихо каркнул Кергал.
— Да ты не бойся, они очень строгие, они быстро порядок наведут!
— Не надо. Не обижают. — Голос звучал сипло, неприятно, и парень сам морщился от этого звука.
— А почему ты тут сидишь?
— Хочу. Тихо.
Почему-то этой девочке было гораздо проще отвечать, чем отмалчиваться. Кажется, в глубине души он понимал, что отсутствие реакции с его стороны принесет куда больше беспокойства.
— А, тогда понятно. Мне тоже иногда хочется побыть одной, влезть куда-нибудь, посидеть там. Вот как сейчас. Только Шелет — это мой брат — не пускает. Я его люблю, но он такой противный иногда! Ну как все мальчишки. Ну ты знаешь.
Дальше, убедившись, что случайный собеседник не нуждается в помощи, она трещала почти без умолку, к счастью, не требуя от парня никакой реакции. Рассказала, что ее зовут Оташа, как ей хорошо тут, но скучно одной. Какой хороший, но строгий и строящий из себя взрослого у нее брат. Как они прятались в городе, сбежав из приюта, но недолго, потому что их быстро поймали. Как хорошо и как плохо было в приюте. И как одна противная девочка постоянно ее задирала, и какая у нее была подруга…
При этом она постоянно двигалась. Прыгала с балки на балку, совала нос в груды мусора, фыркала и чихала, комментируя увиденное.
Эта болтовня и возня Кергала не раздражали, даже добавляли чердаку уюта. Как шелест дождя, как крики птиц, как шуршание и возня крыс. Просто движение жизни рядом, дающее понять, что мир — вот он, здесь, что он существует. Большой и обитаемый, не ограниченный маленьким каменным мешком.
Под болтовню Оташи Кергал погрузился в легкий поверхностный сон — состояние, в котором он проводил основную часть времени, не занятого поиском пропитания.
Сон нарушился внезапно резким, пронзительным хрустом и испуганным вскриком. Кергал сорвался с места на каком-то непонятном инстинкте, не думая и только в прыжке окончательно проснувшись. Движение оказалось настолько стремительным, что парень успел поймать девочку, под ногой которой проломилась одна из досок, до падения.
Нет, конечно, когда он ее поймал, стало понятно, что ничего особенно страшного и непоправимого не произошло бы в любом случае, потому что дырка получилась небольшой и Оташа просто застряла бы в ней. Напугалась бы сильнее, может, даже сломала себе ногу, но не больше. Однако не бросать же ее теперь!
Змей подхватил ребенка под мышки и аккуратно поднял, поставил на балку. Девочка почти ничего не весила — маленькая, худенькая, долговязому жилистому парню она была немногим выше пояса.
— Ух ты! Какой ты быстрый! — Восхищение мгновенно вытеснило в энергичном и неугомонном ребенке страх.
— Неуклюжая! — хмуро ответил на это Кергал, поставив девочку на балку. — Не прыгай.
— А вот хочу и буду! — возмутилась Оташа и из вредности пару раз подпрыгнула на месте. Парень в ответ только пожал плечами и легко, бесшумно двинулся прочь. — Ну постой, я же пошутила! Ну не сердись. Ну давай во что-нибудь поиграем? Мне просто очень-очень-очень скучно! Ну пожалуйста! — Она догнала, поймала его за руку. Кергал вздохнул и обернулся. — Во что ты хочешь поиграть? Во что умеешь?
— Ни во что, — коротко ответил он.
Замешательство девочки было недолгим.
— Пойдем, я тебе свою Плюшу покажу! Это кукла, она у меня давно, еще от мамы. Я, правда, маму совсем не помню, я маленькая-маленькая была, когда она умерла. Шелет помнит… А у тебя есть мама? Ты ее помнишь?
— Нет, — уронил змей.
Кергал вообще мало что помнил, кроме подвалов и смрадных труб канализации. Какие-то люди и места, но так размыто и нечетко, что эти размышления проще было отогнать, чем сосредоточиться на них. Казалось, он появился на свет уже там и там вырос, один. Иногда задумывался, что, наверное, у него тоже были родители и не мог он попасть под землю совсем ребенком, непременно погиб бы. Но думать об этом было неприятно, потому делал это парень редко.
Вот имя свое Кель помнил отчетливо и очень по-разному. Красивый, теплый женский голос, который произносил его мягко, чуть картавя. Еще один женский голос, визгливый и резкий, от которого зудело в зубах. Мужской рык — низкий, хриплый, злой… Голосов было несколько десятков, они мешались в голове, но особого вреда не причиняли, только звали по имени. Иногда, где-то на границе сна и яви.
Сны Кергалу снились, очень часто полные каких-то событий, но после них оставались только смутные отголоски ощущений — грусть, радость, страх, удовольствие.
— Это очень грустно, когда дети не знают своих родителей, — серьезно сказала Оташа, кажется, повторяла за кем-то из взрослых. — Но обязательно должен быть кто-то, кто тебя любит. У меня вот Шелет есть. Правда, вредный, но я его тоже люблю, он же обо мне заботится. А у тебя кто-нибудь такой есть?
— Нет, — уверенно ответил Кергал. У него был только он сам, и змея это вполне устраивало, но вдаваться в подробности не хотелось.
— Плохо, — строго качнула головой девочка. — Давай я буду тебя любить и заботиться! Хорошо? Пойдем!
Идея захватила ее полностью. Оташа привела нового друга к себе в комнату, усадила, тут же притащила игрушки, которых у приютской девочки было совсем мало. Собственно, та самая кукла Плюша — потертая, с заметно поредевшими волосами, пухлощекая, одетая в выцветшее и кое-где криво залатанное платье; несколько маленьких человечков из шишек, которых мастерил брат, а сама Оташа украшала одежками из обрывков тканей; фарфоровая статуэтка кошки с отбитыми лапой и ухом.
Девичьи сокровища Кергал перебирал бережно. Никакого трепета змей не испытывал, но он очень хорошо понимал значение слова «чужое» и старался без нужды не оставлять следов, чтобы не привлекать внимания.
А сама Оташа, продолжая болтать, взялась за гребешок.
Когда Кергала отловили, его, конечно, и не думали приводить в порядок, просто нацепили ошейник и бросили в камеру. Потом, когда парня там нашли и выяснили, кто он такой, отмыли, переодели, подстригли ногти и волосы. Наверное, проще было бы побрить налысо, но женщина, заботам которой поручили всех спасенных из орденской тюрьмы змеенышей, почему-то пожалела их и предпочла выдержать короткую напряженную борьбу с насекомыми в детских головах, одержав в итоге сокрушительную победу. Поэтому Оташе сейчас было где развернуться: светлые волосы парня, собранные в хвостик каким-то шнурком, спадали до лопаток.
Издевательство над своей шевелюрой Кергал терпел стоически, задумчиво вертя в руках шишечного человечка. Девчонка его почему-то по-прежнему не раздражала. Она не несла никакой опасности, а ее действия воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Было во всем этом что-то уютное, правильное.
— Ну вот, совсем другое дело! — решила Оташа. Городить прически она, конечно, не стала, как бы ни хотелось, — все же мальчик. Но косу, не удержалась, заплела, тем более она и взрослых мужчин видела с такими прическами, и ничего. Завязала, правда, своей ленточкой. Но зеленой, вполне по-мужски.
